«Как ни странно, но меня, тридцатичетырехлетнего, утвердили на роль принца без проволочек, — рассказывал Алеша. — Конечно, я очень хотел, чтобы моей партнершей стала Янечка, поэтому к другим претенденткам относился с пристрастием. Была среди них совсем юная девочка из балетного училища имени Вагановой. Точеная, будто у статуэтки, фигурка, идеальные черты лица. Только сыграть ничего не смогла. Другая кандидатка в ожидании проб сидела на стуле нога на ногу, с приклеенной к углу рта папиросой. Помню, подумал: «Вот уж точно не Золушка...» И к счастью, в своем мнении оказался не одинок. В конце концов съемочная группа «додавила» худсовет, Жеймо была утверждена на главную роль — и потихоньку стала оживать».
«Боже мой, — думала я, глядя в «Репино» на Алексея и Янину, вспоминавших события двадцатилетней давности, — как быстро летит время!
Как безвозвратно оно проходит! Чего же мы с Алешей ждем? Сколько еще можно испытывать судьбу?»
...Впервые Алексея Консовского я увидела в 1933 году в Доме отдыха Малого театра — бывшем имении драматурга Островского в селе Щелыково под Костромой. Мой папа Рафаил Иванович Колумбов работал там директором, а я проводила летние каникулы. Как-то вечером приехала большая группа московских артистов. Их сразу принялись кормить ужином, а после пригласили на веранду — пить чай из самовара. Удивительно, но из всей этой блистательной когорты — а там были люди с именами, легенды советского театра — я выделила только Алешу. Выпускника техникума при Театре имени Всеволода Мейерхольда, еще ничего не сыгравшего, никому не известного.
От него исходил какой-то необыкновенный свет приятности и доброты, что мгновенно делало Консовского центром внимания. Правда, тогда мне, десятилетней, актер, которому перевалило за двадцать, показался «ужасно старым». Я немного потопталась рядом, послушала рассказы обаятельного гостя и побежала играть в волейбол.
Потом мы не раз встречались в Москве, в Центральном доме работников искусств, куда меня приводил папа. Консовский обязательно интересовался моими успехами, приветливо улыбался, а я ловила взгляды присутствующих дам: с кем это Алеша так долго беседует? Все они были в него немного влюблены.
Спустя три года после нашего знакомства на экраны вышел фильм Юлия Райзмана и Дмитрия Васильева «Последняя ночь», где Консовский сыграл главную роль — парня из рабочей семьи, посмевшего влюбиться в дочь фабриканта.
И картина, и игра Алеши мне очень понравились, как, впрочем, и все последующие его работы в кино: Франц в «Болотных солдатах», Петя в фильме «Член правительства», Гоголь в ленте «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»...
Через много лет, когда мы станем жить вместе, Консовский расскажет забавную историю, произошедшую на съемках последней: «В гриме я был поразительно похож на Гоголя, что порождало массу шуток на съемочной площадке. Но как-то произошел курьезный случай. Снимали эпизод возле бывшей дворянской усадьбы, где при советской власти расположилась психиатрическая больница. Лето стояло жаркое, и едва объявили перерыв, я устремился к лавочке под раскидистым дубом — посидеть в тенечке.
Только устроился, как ко мне решительным шагом направился человек в пижаме — явно обитатель «желтого дома». Остановился в паре метров и замер, пристально меня рассматривая. Я улыбнулся и спросил иронично:
— Что, похож?
Он восторженно прижал руки к груди:
— Невероятно! Ну вылитый Лев Николаевич!»
Слушая эту историю, я хохотала до слез.
Мне было лет семнадцать, когда однажды, придя домой, папа сказал: «Сегодня встретил Лешу Консовского. Оказывается, он женился. На актрисе Вере Алтайской, которая в картине «Светлый путь» поет: «Мажу губы очень густо и выщипываю бровь — ох и хлопотное чувство эта самая любовь!»
Я тут же вспомнила яркую красавицу с копной русых волос, осиной талией и смеющимся взглядом.