— Но все же поступать в консерваторию вы не стали...
— Отец отговорил: «Ты будешь как муха на куличе». В том смысле, что я слишком мелкая, чтобы петь в опере. Еще он сказал: «Если ты все-таки захочешь пойти в консерваторию, то сможешь иметь судьбу камерной певицы, не больше того. И там, кстати, сгодятся твои драматические способности. Ну или иди в театральный институт, раз тебе хочется осуществить эти свои страсти. Уж там-то пригодится и голос, и желание петь». Он уже был наслышан от преподавательницы нашего школьного драмкружка, с которой отец был знаком, потому что они вместе какое-то время работали в БДТ и даже дружили, что у меня есть способности. Я занималась там с шестого класса. Играла то старушек, то мужчин... Школы были женские и мужские, так что в драмкружке приходилось справляться только девчачьим составом. И когда, допустим, ставили «Женитьбу Бальзаминова», я играла Бальзаминова. На героиню я не тянула... Героиней у нас была очень красивая девочка Вероника Афанасьева...
— Значит, вы по совету отца пошли в театральный институт. Как знаменитый артист Александринки, он мог замолвить за вас словечко в приемной комиссии?
— Но он не стал. Сказал: «Как я могу за нее хлопотать, давать ей рекомендацию, когда я даже не видел ее в деле?» Отец ни разу не был у нас на наших кружковых спектаклях. Напрасно та самая преподавательница его упрекала: «Бруно Артурович, вы еще об этом пожалеете! Вы ведь, может быть, станете гордиться вашей дочкой». Но отцу было не до моего драмкружка. Мне было пять лет, когда родители расстались. Началась война, и они потеряли друг друга, и на этом семья распалась. Но какие-то моменты из раннего детства, связанные с отцом, я припоминаю. Он любил мастерить. Помню, до войны, когда мы еще жили вместе, бедность была несусветная, и он — еще начинающий актер — работал в Театре рабочей молодежи, в ТРАМе, зарплата копеечная. Но отец умел мастерить. Как-то собрал транзисторный приемник из разных деталей, очень продвинутый — такой невозможно было купить ни за какие деньги. Еще он раздобыл где-то мотоцикл убогий и сам переделал его в нормальный.
Помню, как мы, дети, обвешивали этот мотоцикл как виноградные гроздья, когда отец приезжал на нем на дачу, это был предмет невероятного восторга. Ну а после войны отец жил уже с другой семьей и дочкой и не мог следить за моими успехами или неуспехами. В том числе и сценическими. Зато я была на всех спектаклях, в которых он играл. Помню, как весь город ломился, чтобы посмотреть его Гамлета. Отец проявил особенный интерес, когда я пришла в Театр Ленсовета к Игорю Петровичу Владимирову, тогда уже моему мужу. Вот тогда отец стал следить за мной пристально. Даже пришел к нам в дом, чтобы познакомиться с Владимировым, и они долго беседовали. Был даже момент, когда Игорь Петрович предложил ему сыграть роль в Театре Ленсовета. Мы планировали сделать «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу. Там, где Цезарь уже старенький, а Клеопатра почти девочка. Не получилось, потому что у Александринки были свои планы в отношении Бруно Артуровича.
