Влад позвонил дня через три после моего возвращения.
— Привет. Как дела? — его голос звучал настороженно.
— Нормально. Почему тебя не было так долго? Я ждала, хотела поговорить.
— Говори.
— У меня будет ребенок.
— От кого?
Я поначалу даже не поняла вопроса. Переспросила:
— Как «от кого»? От тебя.
— Это невозможно. Я вообще не могу иметь детей.
Бросив трубку, я забилась в истерике.
На крики прибежала мама. Кое-как вытащив из меня подробности разговора с Владом, жестко скомандовала: «Немедленно прекрати рыдать! Теперь ты не имеешь права думать о себе. Только о нем», — она показала рукой на мой живот.
Рыдать я больше не рыдала, но кто мог запретить мне помнить о любимом Владе каждую минуту? Я бросалась к телефону на любой звонок, идя по улице, вздрагивала всякий раз, когда в толпе мелькала высокая худая фигура и темная растрепанная шевелюра.
До родов оставалась пара месяцев, когда руководитель моего курса Владимир Владимирович Иванов сказал: «Если ты сейчас, до появления ребенка, сдашь сразу две сессии, летнюю и зимнюю, можешь не брать академический. Вернешься после Нового года ко мне, на свой курс». Не была бы на тот момент такой тяжелой, наверное, запрыгала бы от радости!
О том, что придется расстаться с Учителем, я боялась даже думать. Как сдавала разом две сессии — разговор особый. Стоило моему животу появиться в дверях аудитории, как раздавался голос преподавателя: «Аронова? Давай зачетку! Четверки хватит?» Я радостно кивала и через минуту уже открывала дверь другой аудитории...
В роддом меня сопровождала мама. Всю дорогу я слушала ее наставления:
— Будет очень больно, но ты знай одно — когда-нибудь это закончится. И думай только о маленьком. О том, что ему больнее и страшнее в сто раз, чем тебе. Делай все, что говорят врачи!
Я прижалась щекой к маминой щеке: — Сегодня я видела его во сне.
— Кого?
— Своего сына.
Он был такой смешной и милый. С большим носом, надутыми губами. Очень похож на лосенка.
Во время родов я, помня мамины слова, выполняла все требования врачей. Принимавшая роды акушерка не уставала меня хвалить: «Все бы так себя вели! Молодец!»
Когда сынуля появился на свет и мне его показали, я поразилась: так он был похож на малыша из моего сна.
В тот день выписывали всю нашу палату. Опершись на подоконник, соседки высматривали в окно своих мужей. Я ждала только папу с мамой. И вдруг поверх оттопыренных поп увидела, что они идут втроем — родители и Влад.
Потом мама рассказала, что он позвонил накануне вечером.
Будто знал, что завтра меня выписывают. Спросил, куда и когда следует прибыть.
От роддома шли вереницей: впереди Влад, держа сына на руках, следом — мы с мамой, а замыкал шествие папа, кативший впереди себя пустую коляску. Всем своим видом отец показывал, что зять ему не нравится. Категорически. Не в восторге от Влада была и мама, но принцип «никто не вправе вмешиваться в чужую жизнь» по-прежнему действовал.
Владислав Гандрабура поселился в нашем доме. Впрочем, «поселился» — громко сказано. Он приходил и уходил, когда ему вздумается. Пробыв дома день, мог исчезнуть на неделю-две. Был как вольный ветер, а я не смела упрекнуть даже словом.
Потому что по-прежнему любила и боялась потерять. Укачивая на руках сына, смотрела в окно: не идет ли? А когда появлялся на пороге, бросалась на шею: «Наконец-то! Я так соскучилась!» Не смогла отказать любимому и в просьбе назвать сына его именем, хотя с того дня, когда узнала на УЗИ, что жду мальчика, звала его Сашей. В свидетельстве о рождении моего первого ребенка записано: «Владислав Владиславович Гандрабура».
Накануне моего возвращения в училище мама уволилась с работы, чтобы ухаживать за внуком. Папиной зарплаты инженера в «почтовом ящике» и моей стипендии хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. Ждать помощи от Влада не приходилось. К счастью, меня, второкурсницу, пригласили в Театр имени Вахтангова. Утром ехала на занятия, в обед мчалась на репетицию, вечером — на спектакль.