Поступил на заочное отделение факультета искусствоведения Современной гуманитарной академии, его курсовая работа по истории масонства была признана одной из лучших. Жаль, после третьего курса учебу пришлось прервать — заниматься искусствоведением, не имея доступа к книгам и Интернету, мягко говоря, проблематично. А Борька перфекционист — учиться абы как, лишь бы получить диплом, не захотел.
Борис: В СИЗО и на зоне выжил благодаря актерским данным и отцу, который с детства вбивал (однажды в прямом смысле — ремнем) законы мужского общества. За что сейчас ему безмерно благодарен. Он смог преподать мне главный урок: ты — мужчина, значит, воин. И ни при каких обстоятельствах не имеешь права растекаться. Всегда должен быть собран, внимателен, готов к атаке и ее отражению.
Там, где выпало оказаться, эти навыки особенно ценны, поскольку ежедневно, ежечасно, ежеминутно испытываешь чудовищный стресс, понимая, что в следующее мгновение с тобой может случиться что угодно. Достаточно одного неосторожного слова. На свободе значение сказанного и даже написанного не имеет серьезного значения. Потрепался, дал походя кому-то оценку — и забыл. А на зоне каждое слово имеет огромный вес. Ты не можешь просто взять и что-то брякнуть про другого человека, должен думать, что говоришь, про кого и с какой интонацией. В замкнутом пространстве любая информация мгновенно становится общим достоянием, и очень скоро к тебе приходят с вопросом: «Как это понимать?» Последствия могут быть плачевными.
Столкнувшись с этим впервые, я был поражен: такой огромный вес у слова был только в Средневековье. Аналогия с давним прошлым этим не ограничивается. Сама зоновская иерархия напоминает ту, что существовала в княжеских уделах: есть князь, который вершит судьбы, при нем дружина, готовая выполнить любой приказ, и есть крестьяне, челядь. Я, естественно, принадлежал к третьей категории.
— К вам, актеру и сыну известного артиста, не было особого отношения?
Борис: Помилуйте, о чем вы?! Какое особое отношение может быть у князя и его дружины к какому-нибудь кузнецу, гусляру-сказителю или зодчему? Ровно такое же, как к остальной челяди. Оставив занятия творчеством и став завхозом и ночным дежурным в санчасти, я даже чуть поднялся по иерархической лестнице. Обеспечить необходимым несколько десятков человек, организовать и проконтролировать работу санитаров, вовремя вызвать врача — в глазах «дружины» дело куда более важное и нужное, чем съемки кино.
— Зона вас сильно изменила?
Борис: Внутренне не изменила совсем. Разумеется, стал жестче, бывает, взрываюсь. Там у тебя нет времени прикидывать и просчитывать, реакция должна быть мгновенной, автоматической, иначе обязательно что-то пропустишь. По инерции эта реакция включается и сейчас, когда никто и ничто не представляет угрозы, но я учусь ее гасить и думаю, со временем мне это удастся.
Тем, как отсидел и с какой репутацией вышел из колонии строгого режима, доволен. Не ожидал от себя, недооценивал. Парням, получившим нормальное отцовское воспитание, на зоне проще понять свое положение, найти свою нишу и в результате — сохранить себя как личность. А выросшие в оранжерейных условиях, попав за колючую проволоку, теряются и раскисают.
— Зная о своей невиновности, в самые тяжелые минуты вы наверняка задавали себе вопрос: «За что?»
Борис: Нет, не задавал. Я всегда знал, что в моей жизни будет очень серьезное испытание, интуитивно чувствовал, что мне придется пройти через какую-то заваруху, возможно через войну. Знаете, что интересно? В детстве я сделал себе заказ: выглядеть к сорока годам мужественным суровым мужиком, у которого на лице — шрамы, а за плечами — тяжелый жизненный путь.
