Когда дочке исполнилось пять лет, мы с Володей решили уехать в Америку. Перед нашим отъездом я назначила Малинину встречу. Помню, как сидели у него в машине. Я достала из сумки документы и протянула: «Подпиши». Он легко подмахнул бумагу — это было разрешение на выезд дочери.
На прощание, правда, попросил дать ему фото маленькой Киры. Больше разговаривать было не о чем. Вышла из машины и направилась к метро ни разу не оглянувшись...
Кира до тринадцати лет не подозревала, кто на самом деле ее настоящий отец. Папой в детстве она называла Володю, своего отчима. В США, чтобы не было вопросов, поменяли ее отчество и фамилию — там это очень просто делается. И она стала Кирой Владимировной Евдокимовой. Это не официальное удочерение, на него необходимо разрешение родного отца. А такой бумаги Малинин не давал. Процесс этот сложный, длительный, судебный.
Прожив в Америке восемь лет, я поняла, что нельзя скрывать от дочки правду. Там принято дружить семьями, встречаться с детьми от разных браков, общаться. Отцы несут ответственность, и неважно, в каких они при этом отношениях с бывшими женами.
Прежде чем признаться дочери в том, кто на самом деле ее биологический отец, я посоветовалась с Володей. Он уговаривал меня не делать этого, все твердил:
— Не стоит...
— Почему я должна скрывать правду от Киры? А если ей посторонний человек об этом скажет? Будет обида на всю жизнь!
В тот момент было неважно: понравится это Володе или нет. Дочка выросла, кое-что уже соображала. Я почувствовала, что пришло время.
Была еще одна причина. Я ведь тоже такое в детстве пережила. Как и моя дочь, ношу фамилию неродного отца. Когда мне был год, мама вышла замуж за ужасного человека. Он бил меня, бил старшего брата. Я не подозревала, что он ненавидит нас за то, что мы рождены от другого мужчины. Однажды мне открыла глаза подружка:
— Хочешь, расскажу тебе секрет?
— Хочу!
— А ты знаешь, что дядя, который у вас живет, не твой папа?