Станислав Житарев: «Это была самая настоящая дружба длиною в 45 лет»
«Коля действительно был добрым и открытым человеком. Он сам вышел не из самых богатых и элитных слоев — хорошо понимал проблемы, знал, что такое безденежье. Поэтому по возможности всегда старался помогать людям: «продавал» знакомых актеров в кино — помогал устроиться на съемки. Если молодому актеру нужно было получить квартиру, то Коля шел в Моссовет, просил, договаривался».
С Николаем Петровичем, с Колей, мы не просто были знакомы — это была самая настоящая дружба. Рассказываю нашу историю длиною в 45 лет.
В 1971 году я окончил Щепкинское театральное училище, курс Николая Александровича Анненкова, и два года отработал в московском ТЮЗе. Однажды случайно пересекся с хорошим знакомым, который впоследствии стал заведующим труппой Театра Ленинского комсомола (ныне — «Ленком Марка Захарова»), и он мне предложил прийти попробоваться на небольшую смешную роль в спектакль «Колонисты». Совет коллеги я принял, попробовался, и меня утвердили.
Это был 1973 год — короткий промежуток безвременья «Ленкома», когда в театр еще не пришел Марк Анатольевич Захаров, но там уже не было Анатолия Васильевича Эфроса. В этот период главным режиссером был человек не такой выдающийся, которого мало кто знает, не вошедший в историю легендарного театра и ничего хорошего для «Ленкома» не сделавший.
Меня посадили в небольшую гримерную комнату, которая находилась в самом начале служебного коридора. В этой гримерке сидели Коля Караченцов, Боря Чунаев — однокурсник Коли, Гена Корольков, Юрий Осипович Колычев, Борис Израилевич Беккер и я. Позже нас переселили в более просторную гримерную, где Коля сидел до конца своей службы в театре, а я занимаю ее и до сих пор.
Наша гримерка впоследствии стала знаменитой — про нее было снято много разных передач. А раньше, когда мы были с Колей совсем молодыми, почему-то именно она пользовалась успехом: после спектакля здесь собирались все актеры, Коля потрясающе рассказывал анекдоты, балагурил, хохмил. И каждый раз, когда мы играли наш совместный спектакль — будь то «Тиль», или «Юнона и Авось», или «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», — Коля приносил новый анекдот и рассказывал его друзьям-коллегам. Мы все, раскрыв рот, слушали и потом закатывались смехом. Коля был потрясающим рассказчиком! Я пытался одно время записывать — бесполезно. Потому что он в следующий раз приносил новую пару анекдотов. Между нами возникла очень дружеская, творческая, я бы даже сказал, душевная связь — все были примерно одного возраста, молоды, открыты, задорны... А теперь от актеров этой гримерной, от нашего дружного состава остался только один я: все, к сожалению, ушли из жизни.
Мы любили после спектакля задержаться, посидеть, побалагурить, обсудить, никогда не спешили домой. Сейчас молодежь иная: закончили спектакль — и бегом из театра. А мы раньше жили немножко другой жизнью, не было такой меркантильности. Да, кто-то из нас снимался в кино больше, кто-то меньше, но при этом никогда не было между нами зависти. Возможно, в силу того, что очень плотная занятость была в театре, мы играли много спектаклей.
В 1973 году театр возглавил Марк Анатольевич Захаров — молодой, талантливый, энергичный лидер, вдохнувший свежий воздух в «Ленком». Первой его постановкой стал спектакль «Автоград-XXI», затем — «Тиль», в котором Караченцов сыграл главную роль — Тиля, шута, бунтаря, который стал кумиром советской молодежи семидесятых. Эта роль принесла Николаю Петровичу репутацию «синтетического» актера — певца, мима, акробата. И Коля именно на «Тиле» связки сорвал, ведь мало кто знает, что фирменный тембр с хрипотцой был у него не всегда: когда я с ним познакомился, у Караченцова был нормальный голос, а потом Коля начал форсировать, и, видно, связочки немножечко подсели. Но этот тембр ему очень подходил. А еще Колька курил все время «Приму» без фильтра. Заходишь в гримерку — хоть топор вешай, я ее один раз курнул — можно падать.
Тогда у нас была действительно колоссальная занятость в театре: приходили к 11 утра на репетицию, потом маленький перерыв, опять репетиция, а вечером спектакль. И так годами, десятилетиями мы жили нашей актерской жизнью.
Коля был потрясающе работоспособным человеком. Вот дают нам небольшой десятиминутный перерыв между репетициями, смотрю — а он чечетку бьет. Говорю: «Коль, зачем тебе это?» Оказалось, что он где-то принял участие в самодеятельности, бил степ и искренне увлекся этим делом. После того как Коля стал заниматься в этой студии, всех студийцев прозвали «Караченцовы». Его жажду постоянной деятельности можно сравнить с пустыней: человек, находящийся среди пустыни, хочет пить, вот ему дали воду, и он ее пьет без остановки, не может напиться. И Коля точно так же со своей жаждой до работы хватался за все, без перерывов и отдыха. Ощущение, что в нем был внутренний моторчик, который никогда не останавливался: не отдыхал, он не мог сидеть долго на одном месте. Караченцов 24 часа в сутки занимался творчеством в самых разных его проявлениях. И наверное, благодаря своей работоспособности он и добился таких высот в своей профессии.
В 1980 году Марк Анатольевич приступил к репетициям спектакля «Юнона и Авось». Рождался он в атмосфере всеобщего творчества, любви, молодости, дружбы, и это несмотря на то что у нас не было твердого сценария, только либретто. Мы просто собирались за кулисами, кучковались, что-то делали, придумывали, импровизировали. Марк Анатольевич смотрел и оценивал — туда мы идем или нет. Захаров сразу заявил, что Резановым будет Коля Караченцов — без сомнений, это его роль. А мы были матросами. Потом меня переставили на роль одного из четверых офицеров, и еще лет двадцать я пел небезызвестный романс.
Музыкальный ансамбль «Аракс», который раньше назывался ансамблем театра «Рок-Ателье» и был создан по личной инициативе Марка Захарова, внес немалую долю в будущий успех нашего спектакля. А танцы в «Юноне и Авось» нам ставил Владимир Васильев — выдающийся артист балета Большого театра, хореограф. Это было что-то невероятное! Мы все, раскрыв рот, смотрели на него: Володя только что приехал из-за рубежа, в модной западной куртке, зашел к нам в репзал, снял куртку, эффектно бросил ее на станок и начал нам показывать движения. Все, что он делал, было гениально! А мы... пытались ему подражать. Что-то у нас из этого и получилось: мы все были мальчики пластичные, худенькие, подтянутые. Сногсшибательных танцев, может, в итоге у нас и не было, но от нас, и в первую очередь от самого Караченцова, шла очень мощная энергетика, которая захлестывала весь зрительный зал.
И тогда нас увидел знаменитый французский кутюрье Пьер Карден, который не остался равнодушным от просмотра «Юноны и Авось» и устроил нам гастроли во Франции. В 1983 году мы отыграли «Юнону» в Париже в театре «Эспас Карден», Мирей Матье с нами на сцену вышла, вместе с ней мы даже спели одну музыкальную композицию. Пьер Карден, конечно, был потрясающей доброты человек. Все, что он для нас сделал, забыть невозможно: организовывал поездки на стеклянных пароходах по Сене, возил на экскурсии, в кинотеатры Парижа. А какое чудесное Рождество мы всем «Ленкомом» праздновали у Кардена в одном из трех его домов. Это все — незабываемые впечатления! А после Франции мы с «Юноной и Авось» поехали в триумфальное турне — почти весь мир объездили, и везде нас принимали на высшем уровне.
Спектакль «Юнона и Авось» был очень востребованным, мы часто гастролировали. Вспоминается трагическая история, когда в 1981 году в Ташкенте мы играли в Большом театре оперы и балета, вокруг здания была выстроена для охраны конная милиция, и один парень, который хотел попасть в зал, полез через крышу по верху, выполз на колосники и оттуда с большой высоты упал. А тем временем на первом этаже были актерские гримерки, и девчонки стучали нам в окна: пустите, пустите... Мы их за руки втаскивали: идите, бегом пробирайтесь в зал. Потом, после окончания спектакля, нас ждали, благодарили. В какой бы город мы ни приезжали, Колю Караченцова поклонницы всегда встречали цветами. Такое внимание ему было приятно, но никогда им не пользовался, ничего не педалировал.
Коля был очень спортивным, гибким, пластичным, его все время тянуло к танцам, может быть, в этом сыграл роль тот факт, что у него мама была известным талантливым хореографом. Но главным его спортивным увлечением был теннис.
Театральные гастроли в советское время всегда были долгими: выезжали на месяц-два, за выезд охватывали сразу несколько городов. Помню, как-то раз собирались мы в Кемерово. Сидим с Колей, разговариваем, он спрашивает: «Ты возьмешь ракетку?» Я отвечаю в недоумении: «Коль, какую ракетку, я совсем не играю в теннис». — «Давай покупай ракетку, я научу, будем играть с тобой, чего там уметь-то!» Хорошо. Купил я ракетку. Надо сказать, что я человек спортивный, тоже все время занимался разными видами спорта, но к теннису никогда прежде не подходил. В те советские времена он считался очень элитным спортом, в него играли люди обеспеченные, не каждый мог себе позволить купить дорогие качественные ракетки, костюмы...
И вот мы прилетели в Кемерово на гастроли, Коля нашел своих людей, откуда-то вдруг они появились (надо сказать, у него почти в каждом городе, куда бы мы ни приезжали, тут же находились друзья или знакомые — удивительно!), и среди этой его компании был мастер спорта по теннису. И вот этот парень-мастер начал нас обучать, в том числе и меня. И с тех пор мы с Колей стали частенько играть. В Питере у нас друг был, который владел теннисным кортом, и мы у него все время там играли. Так что именно благодаря Коле я взял в руки ракетку. И сколько лет уже прошло с первой нашей игры в теннис, и до сих пор я при любой возможности играю! И я очень благодарен за это своему другу Коле Караченцову.
После выхода спектаклей «Тиль» и «Юнона и Авось» Николай Петрович стал очень много сниматься в кино, его заметили режиссеры. Начался бум Караченцова в кинематографе — фильмы выходили один за другим. И пришла та самая слава.
Довольно много Караченцов занимался и озвучанием детских мультфильмов. Также мало кто знает, что Коля подарил свой голос героям Жан-Поля Бельмондо для фильмов в российском прокате.
Помимо этого, нужно отметить, что Коля был очень музыкальным человеком, он записывал пластинки со своими песнями, проводил творческие вечера. Очень много ездил по периферии с концертами, вечерами — читал стихи, пел, его очень любили по всему Советскому Союзу, куда бы ни приехал — всегда полный зал.
Также Караченцов был секретарем Союза театральных деятелей, долгие годы являлся председателем жюри очень популярного тогда фестиваля актерской песни имени Андрея Миронова. Хочется добавить, что время тогда было другое, без такого меркантилизма, как сейчас, никто не зацикливался на деньгах: мы с радостью принимали участие в творческой, общественной деятельности, даже если за это не платили.
Колька действительно был добрым и открытым человеком. Он сам вышел не из самых богатых и элитных слоев — хорошо понимал проблемы, знал, что такое безденежье. Поэтому по возможности всегда старался помогать людям: «продавал» знакомых актеров в кино — помогал устроиться на съемки. Если молодому актеру нужно было получить квартиру, то Коля шел в Моссовет, просил, договаривался, «выбивал». Так же Олег Иванович Янковский, Александр Викторович Збруев делали. А Евгений Павлович Леонов лично мне помог с квартирой: мы вместе с ним пошли к самому главному начальнику в Моссовет. Евгений Павлович говорит: «Вот молодой артист нашего театра, у него нет ничего, негде жить, как быть?» Тот отвечает: «Ладно, все записали, решим вопрос. Евгений Павлович, а у вас-то как с жильем?» — «Да у меня...» В общем, были раньше такие люди, которые о других заботились больше и чаще, чем о себе.
В те советские времена слово «Ленком» открывало многие двери и давало возможности. Мы иногда даже этим пользовались: на прилавках магазинов почти не было продуктов, а мы заходили и говорили заветную фразу, мол, мы из «Ленкома», на что нам отвечали: «Так, давай на «Тиля» неси контрамарочку». Бежишь в театр, просишь у руководства билеты, приносишь в магазин контрамарку, и тогда тебе выносили колбасу. Вот так и жили.
В 90-х годах мы с Колей даже вместе снялись в одном из первых российских многосерийных фильмов — «Петербургские тайны»: я сыграл Прова Викулыча, хозяина ресторана «Ерши», а у Караченцова была роль покрупнее. После съемок, помню, долго сидели, общались — всегда находились темы, о чем поговорить.
Коля очень любил компанейские посиделки, встречи с друзьями, без сомнений, всегда был центром, душой компании — тут соперничать с ним было бесполезно. Своими близкими друзьями Николай Петрович называл своих однокурсников — Женю Киндинова, Борю Чунаева, Игоря Джелепова из Санкт-Петербурга, еще нескольких ребят с курса. Дни рождения Коли мы обычно отмечали либо в ресторане Дома актера (ВТО), либо у Коли дома. Люда (Людмила Поргина) очень любила, когда мы приходили к ним домой, всегда накрывался роскошный стол, душевные разговоры — чудо! Любимой Колькиной едой были макароны по-флотски, он их обожал... Ах, какое было время! Все ушло.
Коля очень глубоко и по-настоящему уважал Марка Анатольевича Захарова: прекрасно осознавал, что именно он сделал из него большого артиста, дал ему лучшие роли, сыграв которые Караченцов стал известным. «Тиль», «Юнона и Авось», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Диктатура совести», «Шут Балакирев» — об этих постановках «Ленкома» трубила вся Москва. Если бы не Марк Захаров, возможно, и Коли бы не было как большого артиста.
Отдельная тема в жизни Коли Караченцова — это автомобили. Вспоминается один примечательный случай в городе Тольятти, куда «Ленком» выехал на гастроли. Коля решил купить новую машину, прямо с конвейера на заводе, это было днем, а вечером спектакль. Коля: «Все нормально, успею!» — он же был заводной, легкий на подъем — и умчал за новенькими «жигулями». И что-то пошло не так (мы в итоге так и не выяснили причину): спектакль нужно начинать, а Караченцова нет. Марк Захаров, по-моему, потерял полжизни, ходил туда-сюда, лица на нем не было. В итоге Колька примчался в театр, опоздав на целый час! А зрители не расходились, ждали. Коля потом рассказывал, что подключил милицию, ГАИ: с сигналками ехала милиция, освобождая дорогу, а он на новеньком «жигуленке» — сзади. Эту машину Караченцов потом подарил сыну Андрюшке, когда тот учился в МГИМО. В итоге у Андрея ее угнали. У Коли тоже угоняли машину около театра, но он ко всему относился легко, всегда был спокоен. Да и зарабатывал уже в то время хорошо, мог позволить себе приобрести новую. А потом купил вот этот «фольксваген» злополучный, на котором произошла трагедия... Но не будем о грустном.
Можно много историй вспомнить про Колю — не хватит бумаги. Николай Петрович Караченцов — это 45 лет моей жизни, мой друг, общая молодость, лучшие годы. Мы провели бок о бок в одной гримерке 32 года, вместе с Колей и «Ленкомом» объездили почти весь мир. Все пролетело как один день! Утром репетиция, вечером спектакль, после спектакля обязательно посидеть поговорить — время двенадцатый час ночи, надо уже ехать домой, а на следующий день — опять репетиция в одиннадцать, и так далее. Дни, недели, годы пролетели....
Мне очень повезло, что я общался с Колей, что он был в моей жизни. Такие уникальные люди — большая редкость. Очень не хочется, чтобы его забывали. Таких ярких личностей, как Коля, у нас в театре, к сожалению, уже нет и, думаю, в ближайшее время не будет.
