В довоенное время мой отец был инженером и кое-что зарабатывал. Он купил гектар земли в районе провинциального городка Пасвалис. Там была большая река, он ее запрудил, сделал плотину и поставил мельницу. Деревенские мололи на ней зерно. Помимо мельницы отец построил еще и и домик. В ледниковый период река, видимо, была глубокой — потом воды стало меньше, а берега остались высокими. На самом верху, в двух шагах от склона, над водой, наш домик и стоял.
Отец работал на строительстве мостов, поэтому часто менял место жительства. Когда началась война, мы жили в Паневежисе, и отец отвез нас — мою мать, меня и брата — в деревню. Ему казалось, там нам будет спокойнее. В той деревне и прошло все мое детство.
Я ходил в деревенскую школу — за пять километров. Все начальные классы помещались в одной комнате. .Летом дорога была не тяжелой, а вот осенью и весной… Размокшие поля, болота, снег, а сапог-то у меня не было! Мы в опорках, в резиновых чунях ходили, стянув их веревкой вокруг щиколоток.
— Когда пришла советская власть, вашего отца не пытались раскулачить?
— К этому времени мельница уже была разрушена водой: река очень бурная, весной она все сносит. Плотину каждый год прорывало. Да и что это была за плотина? В землю вбивали колья, обшивали их досками, а между ними наваливали камни. По весне отец таскал камни, как Сизиф. Но когда он привез нас в деревню, там оставался только домик — плотину уже смыло, а мельница рухнула.
Удивительное было место! Мы с братом почти все время торчали в воде, целое лето из реки не вылезали. Запах водяных зарослей впитался в меня навсегда, на всю жизнь. Деревня для меня все — там и внутренняя свобода, и простор, и прелесть природы…
Потом родители переехали в городок Пасвалис. Домик разобрали и перенесли в город, там его поставили заново.
Когда после окончания школы надо было выбирать вуз, я побоялся сдать документы в театральный, хотя чень хотел стать актером: театр заворожил меня с малых лет. Своей труппы в Пасвалисе не было, заезжие гастролеры выступали прямо в нашей школе, на маленькой сценке. В школе я участвовал в самодеятельности и играл в драматическом кружке. Им руководил наш преподаватель математики, он и систему Станиславского знал — конечно, по книгам.
Когда я рассказал, как готовлюсь к чтению стихотворений, учитель был поражен. Учился при этом я довольно прилежно. Но когда пришло время выбирать вуз, подумал так: живу в маленьком городке, вокруг меня маленькие люди с маленькими проблемами — ну какой из меня артист? Да и семья… Когда признался родителям, что хочу поступать в консерваторию на актерский, мать не возражала, но отец был об актерах невысокого мнения. Он сам был немножко артистического склада, хорошо играл на гармошке, но при этом считал артистов пройдохами, пьяницами и развратниками. Почему — не знаю, видимо, имел основания… Оглядываясь на прожитую жизнь, вижу, что в чем-то он был прав...
В конце концов я подумал, что мечты о театре — идеализм. «Не для тебя, Мартинас, синее небо…»
Есть в Литве такая народная песня. В консерваторию поступать не стал и отправил документы в университет, на физико–математический факультет. Сдавать вступительные экзамены не пришлось: я окончил школу с серебряной медалью. Учился-учился и вдруг понял, что предмет не увлекает меня так, как в школе. Сидишь в аудитории два часа, потом еще два — и везде математика. Думал: «Боже мой! На что я столько времени трачу?!»
— Веселая студенческая жизнь вас не затянула?
— У нас все были очень серьезные математики, и в основном парни.
— В кого же вы тогда влюбились?
— В девушку, изучавшую медицину. Влюбился страшно, просто безумно. А когда парень любит, девушка часто начинает с ним играть, как кошка с мышкой.