Но было и другое: Мандельштам всерьез увлекся очаровательной женщиной, а Цветаева искала в мужчинах то, что не видно с первого взгляда.
Нескладный еврейский юноша показался ей волшебным принцем — гений узнал гения. С мужем у Цветаевой получилось иначе: ослепительно красивого юношу, одного из гостей поэта Волошина, с которым Марина познакомилась в Коктебеле, она себе сочинила, будто он был персонажем ее поэмы. Сергей Эфрон был очень хорош собой, те, кто знал его в молодости, говорили об удивительном сочетании ясных голубых глаз и золотых волос: казалось, он светится. Характер у юноши был изумительным, происхождение — романтическим: Эфрон был сыном ушедшей в революцию барышни из древнего дворянского рода Дурново и еврея-народовольца.
Талантливый дилетант, пробовавший себя в актерстве, милый молодой человек, легко заводящий друзей, он идеально подходил мрачноватой Марине — внешний образ был хорош, а содержание сочинила она. Мягкий и доброжелательный Сергей оказался в роли Галатеи: Цветаева его создавала, он не возражал и пытался перевоплотиться в ее фантазии. Она была поэтессой — он тоже начал писать, на доставшиеся в наследство деньги молодые организовали издательство… Со стороны брак казался счастливым: влюбленные друг в друга, ни в чем не нуждающиеся молодожены обустраивают дом, начинают общее дело, у них рождается дочь… Беда в том, что муж — литературный персонаж, лучезарный принц из сказки — не смог разбудить в Цветаевой женщину, да она этого и не ждала, ее идеальный герой был слишком светел и хрупок.
Женщина в ней проснулась во время яркой, скандальной, короткой любовной связи, закончившейся незадолго до того, как Мандельштам приехал в Москву. Верный Сергей Эфрон тут же придумал себе несчастливый роман и рассказал о нем всем, кому мог: он не хотел, чтобы друзья осуждали Марину, и пытался взять на себя хоть часть ее вины.
Разбитая и опустошенная Цветаева вернулась к мужу. Сейчас Сергей был на войне, работал санитаром в медицинском поезде и ждал призыва: его как человека с образованием должны были отправить в юнкерское училище. В начале войны Мандельштам в романтическом порыве тоже рвался на фронт, но по здоровью не годился для службы в армии.
В 1916-м патриотические страсти 1914 года казались уже смешными, но когда речь зашла об отсутствующем муже, Мандельштам почувствовал себя неловко: Эфрон на войне, а он сидит в его доме и намеревается признаться в любви его жене. Подъезжая к Арбату на «ваньке», Мандельштам собирался сказать об этом Цветаевой сразу, но теперь никак не мог решиться. Объяснить свое появление тем не менее надо: он кашлянул, потер подбородок и сказал, что давно собирался посмотреть Москву. Быть может, Марина Ивановна покажет ему свой город… Так начался их странный роман, состоявший из приездов и отъездов.
Как хорошо бродить по чужому городу с женщиной, в которую влюблен, — очаровательной, близкой и в то же время недоступной. Это хмелит сильнее вина, кружит голову больше, чем опиум.
Цветаева водила Мандельштама по огромному полуевропейскому-полуазиатскому городу, и с каждым днем он все сильнее влюблялся. Они побывали в Кремле и поставили свечку у гроба царевича Дмитрия, побродили по набережным и Замоскворечью, сидели в сквере на Собачьей площадке, любовались московскими храмами.
Москва была не той, что несколько лет назад: в войну город изменился. На улицах появилось много солдат из запасных полков, в трамваях толкались локтями злые на весь мир заводские рабочие и эвакуированные из западных губерний. Стало больше грубости и грязи, в воздухе витало ожидание чего-то дурного. И все же Мандельштам был очарован городом, ему казалось, что тут еще жива настоящая, допетровская, нутряная Россия. Он много раз пытался объясниться, но ничего не выходило: Цветаева ловко сворачивала разговор или превращала его слова в шутку.
Он вернулся в Петербург — и снова появился в Москве: его поездки продолжались вплоть до июня. Осип метался между двумя городами, и это сильно обременяло его тощий кошелек.
Он попытался найти службу в Первопрестольной, знакомая дама даже отрекомендовала его в московский банк, но из затеи ничего не вышло. Так продолжалось до лета — в июне он навестил Цветаеву под Москвой, в Александрове, она жила там с дочкой Ариадной и сыном сестры Андрюшей. Мандельштам приехал в Александров для последнего, решительного объяснения. Он был измотан тем, что происходило между ними в последние месяцы, а Марина относилась к нему с большой теплотой, но без всякого надрыва.