Деревня пьющая, конечно. Да и дружба с Майстровым — это отдельная песня. Бухали мы с ним по-черному, крепко, до забытья. Мы вообще как брат и сестра, родились в один месяц в одном году. Вот и проблемы у нас, увы, сходные. Потом пытались лечиться целебными травами. Так себе получилось... Зимой еще холодно очень. Дрова надо покупать, а денег нет. Да и здание большое, не протопишь, сквозняки гуляют, аж воют. Однажды проснулась, а руки, как у покойницы, синие. Полетела кодироваться. Олега уговаривала за компанию тоже... Но тот непрошибаем. «Буду пить, — говорит, — пока матушка сыра земля не заберет». Судьба, видно, его такая. Но это я забежала далеко вперед.
…У вас есть названия глав? Назовите эту «Битва за БГ». Нет? Жалко, ему б понравилось…
Мне докладывали, что Титова от нервов побрилась наголо. Так переживала, что Борис определиться не может и от меня не уходит. А я решила: ну и черт с ними. Пусть. Сопротивляться не хотелось. Не знаю, почему. Может, потому что вешаться на мужика всегда было не в моих правилах. Или я очень ясно чувствовала, что Титова костьми ляжет в битве за своего БГ. Тут такие дела ведь творились… Колдуны из Владивостока прямо на дом приезжали. «Отстань, — говорят, — от него. А то хуже будет!» Страшные люди с гнилыми зубами. Я, кстати, до их прихода человеком была по части мистики достаточно тверезым. А тут по лестнице натурально тяжело ходить стало: воздуха не хватает, будто не домой, а в гору лезешь. Мне потом объяснили, что это называется «поставить блоки». Подруга из Москвы приехала, Оля Железнякова, послушала про мои жути — и сразу в церковь меня потащила.
Так и жили вплоть до 1989 года.
Я переехала на Литейный. Борька год тусил в Штатах, работал, писал песни. Периодически интересовался, как наши питерские дела, новое жилье, мы с Глебкиным. На самом деле то, что Ирка Титова поехала к нему и тоже жила в Америке, не обсуждал разве что самый ленивый. Ладно, думаю, вернется — поглядим. Вернулся. Как обычно — подарки, рассказы. Из нового разве что фотографии, где он с Титовой запечатлелся. Показывает, а сам, как кот, на мою реакцию смотрит. Намекает, что есть я, жена, и он приехал домой, но параллельно будет существовать и Ира.
Естественно, отметить Борькино возвращение налетела толпа народу, у нас по-другому не бывает. Сидим, пьем, радуемся.
И все время звонки, звонки… А телефон спаренный. Подняла я параллельную трубку, а там Ирка переживает, поставил он меня в известность или нет. Говорит, что комнату и сына оставит на мужа, а им с Борькой шевелиться надо, жилье в Питере подыскивать. Тут уж я не выдержала: «Бо, как жить-то будем?» «Как скажешь, так и будем», — говорит и голову повесил. «Знаешь, любимый, если уж так велика твоя любовь, уматывай, но никаких Ир я терпеть не стану!» Иду через несколько минут мимо детской, а он там на полу плачет… «Борька, Борька, что ж ты делаешь?» А он сидит и, как сомнамбула, повторяет: «Я тебя люблю. И ее люблю». И еще похлеще: мол, звезды говорят, что они с Титовой вместе быть должны.
Ну раз уж и звезды… Против звезд я попереть не могу. Это ж космос!
Борька ушел, я провалилась в самую настоящую депрессию, запила по-черному. Слишком неутешительным получился итог. Мужа нет, работы — тоже, образование ограничилось школой. Некуда идти, понимаете? Совсем некуда. Мазня моя давно никому не интересна. Много лет я потратила на то, что была просто женой, помощницей и прочая, и прочая. Борька никогда не говорил, что неплохо было бы мне чем-то заняться, состояться… Его очень устраивало, что дома постирано-приготовлено. Таланту ведь нужна обслуга. А потом обслугу просто меняют.
Глеб жил по трем домам — здесь со мной, у Борьки на Невском проспекте и у бабушки на улице Марата. Мне кажется, такая кочевая жизнь сына устраивала. По крайней мере, не могу вспомнить, чтобы он как-то расстраивался по этому поводу.