Этот брак продержался два года. Его второй женой стала графиня Стенбок-Фермор, умница и красавица. Брак рухнул, когда Мамонта уволили из Александринки. Тогда он решил порвать с прошлым: ему опостылели и жена, и сцена, он развелся и занялся другими делами: Дальский пустился в коммерческие обороты. Он умел убеждать, имел связи — в его приятелях числился сам великий князь Владимир Александрович. Дальский стал совладельцем марганцевого месторождения, потом — хозяином золотого рудника, в войну занимался армейскими поставками. Он по-прежнему любил карты — в 1905 году выиграл триста пятьдесят тысяч, в 1914-м — двести тысяч и большую часть этих денег спустил за карточным же столом. Коммерция шла то хорошо, то плохо: он увлекался, строил планы, но компаньон по марганцевому делу быстро понял, что ни Ротшильда, ни Рябушинского из Мамонта не выйдет.
В добрую минуту он говаривал:
— Уйдите вы, Мамонт Викторович, из дела! Заниматься с Дальским каким-то марганцем, извините, это все равно что топить печи розовым деревом…
Он разорялся, богател, потом снова разорялся — но удерживался на плаву. С женщинами было хуже: раньше бросал он, после сорока стали бросать его. А потом он влюбился в наивную, ничего не смыслящую в жизни девочку и сделал ей предложение. Ему казалось, что из Раисы может выйти актриса, учил ее играть на сцене, организовывал дебюты, но тут случилась революция, и Мамонт увлекся идеями анархистов.
Раиса была против, но Дальский отдал все свои сбережения газете «Голос анархии», вступил в клуб анархистов и вскоре стал одним из вождей…
А сейчас Мамонт сидел дома в теплом халате и пил чай с малиной.
Когда он был счастливее: во времена актерских триумфов или теперь? Сейчас он тоже играет роль, зрители бывают потрясены. Как побледнел и затрясся художник Константин Коровин, когда он вместе со своей ватагой вломился к нему в дом! Держа в руках пистолет, он упал перед Коровиным на колени:
— Вот он! Он наш. Мы его арестуем сегодня... Вы должны ехать с нами к одному миллионеру, который устроил в своем доме музей, и осмотреть картины — имеют ли они ценность…
Сцена была сыграна превосходно, Коровин рассказывал о ней своим детям.
Но и в прежние времена было много хорошего. Знаменитый Шаляпин до сих пор говорит, что он всем обязан «пале» и «дальчизму». В ту пору Дальский жил в номерах «Пале-Рояль» и учил пришедшегося ему по душе и жившего у него неотесанного голосистого увальня Федю сценическим премудростям.
— Что ты ревешь, как бык: «Чуют пра-авду!» Начинай медленно, еле слышно: «Чу-уют!..»
— Да не стой же ты как дубина! Кто такой Мефистофель?
— Ну, черт…
— Сам ты черт, орясина! Мефистофель — дух тьмы. Завернись в плащ, выйди согнувшись, а потом резко выпрямись и наддай во всю ивановскую… Однажды в «Пале-Рояль» приехал студент и позвал его на благотворительный концерт: «Мамонт Викторович, вы любезно обещали нам свое участие, публика покупала билеты из-за вашего имени...»
Дальский был не в духе и отправил вместо себя певца Качалова. Тот вел себя по-пролетарски, всю дорогу отхаркивался и плевал в окно кареты, студент смотрел на него с ужасом и отвращением. Но спел Качалов великолепно, с того благотворительного концерта началась его слава. А студентом был некий Василий Шверубович: вскоре он поступил на сцену, взял псевдоним Качалов, и теперь считается первым актером Московского художественного театра. Все вышло так, как поется в большевистском гимне: кто был никем, стал всем. А он, знаменитый, талантливый и удачливый, эту игру профукал… Тут Дальский поперхнулся, и жена, похлопав его по спине, наставительно сказала:
— За едой нельзя думать бог знает о чем.