Месяц не могла прийти в себя, началась жуткая депрессия. Снились эти крохотные ручки, мольба: «Забери меня!»
— Я никогда не слышала от родителей слова «нет». Была единственным, любимым и разбалованным ребенком, которому позволялось все. Одного никак не могла добиться от мамы и папы — братика или сестренки. В детстве у меня была подруга Аня, которая однажды призналась, что она неродная дочь своих родителей. Оказалось, ее взяли из Дома малютки еще младенцем и никогда этого не скрывали от Анюты. Я была потрясена, поскольку видела, как к ней относятся в семье, и в жизни бы не подумала, что она там чужая. Аню обожали мама, папа, а бабушки и дедушки так вообще души не чаяли.
Тогда я впервые задумалась о том, что любого ребенка можно полюбить как родного. Ну и с тех пор стала уговаривать родителей, чтобы мы тоже усыновили, а лучше удочерили ребеночка из детского дома. Так как рожать они категорически отказывались, я поняла, что у меня только один шанс заиметь братика или сестричку. На самом деле всегда очень хотела иметь сестру. Я устраивала настоящие психические атаки. Плакала, изображала депрессию из-за одиночества, под новогодней елкой постоянно оставляла записочки для Деда Мороза с просьбой подарить нам ребенка. Надеялась, что тогда родители растрогаются и приютят кого-нибудь. Но все было безуспешно... И в первый раз я попала в детдом уже в сознательном возрасте, когда входила в состав группы «Лицей».
Мы выступали на благотворительном концерте. С того дня, узнав, в каких условиях там порой живут дети, я не могла больше оставаться к ним равнодушной. Единственное, что пообещала себе, — никогда не сближаться с кем-то одним, ко всем относиться одинаково. Но учиться этому пришлось долго, и однажды я очень сильно обожглась.
...Эта история случилась три года назад, когда мы приехали в детский дом с новогодними подарками. Я стояла в коридоре, окруженная шумной толпой ребят, и вдруг спиной почувствовала чей-то взгляд. Обернувшись, увидела девочку лет пяти. Уже через секунду она бросилась ко мне с криком «Мама!». Обняла за ноги и начала плакать. Так бывает довольно часто, детки подходят и спрашивают: «Ты моя мама?» Но таких эмоций не встречала никогда.
Конечно, сначала я растерялась, но потом не выдержала и взяла девочку на руки. Как потом узнала, два года назад маму Полины лишили родительских прав. У этой женщины судьба складывалась трагически. Она потеряла мужа, отца Поли. Он был военным или служил в правоохранительных органах и погиб при исполнении. Оставшись одна с маленьким ребенком на руках, женщина так и не смогла прийти в себя. Начала пить, из-за чего осталась без нормального жилья. К ней пришли какие-то люди, я так понимаю — черные риелторы, с предложением обменять ее небольшую квартиру в Москве на огромную в ближнем Подмосковье, еще и приплатить немного. В итоге они действительно переехали в очень большую квартиру в полуразрушенном бараке. Мама Поли запила на дармовые деньги, и девочку забрали в детский дом.
Мне рассказали, что когда Полина впервые увидела меня по телевизору, она сразу заявила, что я ее мама, и мне понятно по какой причине: у нас с ее родной мамой один типаж. Да и сама Полька была чем-то похожа на меня: маленькая, хрупкая, с зелеными глазами и темными непослушными кудряшками. Не знаю почему, но к этой девочке я почувствовала настоящую материнскую любовь. Не могла с этим справиться, хотя когда-то обещала себе, что не буду сближаться с детьми из детдома — ведь своих уже трое! Но к вечеру этого же дня я поняла, что в моей жизни должно что-то измениться. Хотя если честно, боролась со своими чувствами.
