— Мария Ильинична была веселой или строгой?
— В ее характере гармонично сочетались сдержанность, эмоциональность, деликатность, упорство, демократичность и умение держать дистанцию.
— Чему-то она вас учила?
— Хотела, чтобы все ее внуки и правнуки читали наизусть стихи на грузинском и русском языках, и я их учила с пяти лет. Она читала нам, а мы с Павликом и двоюродными братом и сестрой запоминали. Устраивала чудесные вечера поэзии, которых я ждала и в пять лет, и когда училась в школе. Все, что закладывается в нежном возрасте, остается с тобой навсегда. И прабабушка отлично понимала, какую важную вещь для нас делает, что в нас взращивает. Она обожала собирать семью за чаем. И это всегда превращалось в настоящую чайную церемонию, только не китайскую и не японскую, а грузинскую. Помню, с каким восторгом мы, маленькие, смотрели на своих прекрасных, добрых и умных взрослых.
Мария Ильинична до революции училась в Париже и когда рассказывала про Францию, мы слушали раскрыв рты. Особенно сильное впечатление на меня производили ее воспоминания о Париже. Она показала кружевные перчатки, купленные во Франции, я в свои шесть или семь лет была потрясена. Еще прабабушка жила в Ленинграде, который привыкла называть Петроградом, там учился на военного врача ее сын, мой дедушка. О петроградском периоде, как и о революции, войне и разных бедах, она говорила мало и сдержанно, но я впитывала каждое слово. Она для меня была эталоном человека и женщины, таких людей больше не встречала. Я испытывала к ней пиетет именно как к личности — не потому что прабабушка, а старших надо уважать.
— Похожи вы на нее?
— Говорят, да — характером. Она же не покорилась ситуации, но ее непокорность, упорство сочетались с интеллигентностью и деликатностью. Такое сочетание есть и во мне.
— А долгожители мужчины в вашем роду есть?
— Дядя Павлик, мамин брат Павел Владимирович, прожил девяносто пять лет. Его не стало в прошлом году. Ох, у него тоже была невероятная судьба. Ушел на фронт в шестнадцать лет из Одессы, в 1945-м, после победы над Германией, его перебросили на другой фронт, так что в Советский Союз он вернулся только в 1947 году. Причем не в Одессу, а в Тбилиси — семью сюда эвакуировали. Дядя каждый день говорил, что внес свою лепту в победу над фашизмом, но в подробности вдавался с большой неохотой. Он стал физиком, кандидатом наук. Был красавцем, пел потрясающе, а уж о теплоте, широте души, чувстве юмора и говорить нечего — одессит же!
У людей из Одессы особая жизненная энергия. Когда в человеке сочетаются две — грузинская и одесская, он это чувствует очень явственно. Он — в данном случае я. Обе энергии настолько непохожие и яркие и так крепко и затейливо сплелись во мне. В детстве и юности к этому относишься просто как к данности, а с возрастом все интереснее вглядываться туда, вглубь. Это придает устойчивость и силы.
— Поездки в Грузию, наверное, тоже прибавляют и устойчивости, и сил?
— Конечно! Я люблю ее красоту, ее горы, воздух, гордый миролюбивый народ, древние традиции, которые сохраняются, хотя свои коррективы вносят время и обстоятельства. Я ее люблю как маму и всю свою любовь не могу высказать словами — все не так выходит, когда их произносишь вслух. До сих пор тоскую по Грузии. Когда приезжаю, постоянно собираемся с родными и друзьями, которые у меня все из детства и юности — из музыкального коллектива «Мзиури» и консерватории. К сожалению, трех подруг по «Мзиури» уже нет. Душа наполняется печалью, когда о них думаю. Мы с девочками (до сих пор так обращаемся друг к другу — «девочки») всегда о них помним. Опыт показал: новых столь же близких друзей обрести нереально. Мы с девочками не можем наговориться, навспоминаться. Я знаю всех их детей, сын знает всех моих тбилисских подруг.
