Режиссер Андрей Житинкин рассказал о том, как Любовь Полищук покоряла столицу.
«Люба часто говорила, что фраза «Москва слезам не верит» — это точно про нее, — вспоминает режиссер. — Ведь она долго штурмовала столицу, набивая себе шишки и синяки. Причем синяки как образно, так и буквально: разбивала коленки, когда во времена работы в мюзик-холле подрабатывала где только возможно. Первый муж остался в Омске, а Люба с маленьким Лешей снимала в Москве углы и на какое-то время вынуждена была отдать сына в интернат, из-за чего сама ужасно переживала. Но другого выхода у Любы не было — моталась с концерта на концерт».
Как и многие актрисы, которые много гастролируют, Полищук начала испытывать сильное чувство вины перед сыном.
«Сына она, конечно, обожала. И очень переживала, что чего-то ему недодала, — продолжает Житинкин. — И даже когда Алексей Макаров стал совсем взрослым и жил отдельно, у него пошли уже свои какие-то истории, свои романы, Люба с любых гастролей обязательно ему что-то привозила, постоянно подкармливала. Порой мне казалось, что она его, такого большого уже дядьку, вот-вот задушит своей любовью. А ведь Леша совсем не из тех, кто может матери такое позволить. Знаете, при Лешиной кажущейся бесшабашности он очень упрямый и волевой. В ГИТИС поступил только со второй попытки, при этом никому не говорил, из какой он семьи. Правда, никто даже не догадывался! Даже я узнал случайно, причем когда Леша уже вовсю играл в моих спектаклях. Мы много гастролировали по Америке, Германии, Израилю. И вот в Израиле Саша Домогаров на каком-то застолье вдруг спросил Лешу: «А как мама, как у нее дела?» Макаров ответил: «Да не самое хорошее время сейчас в кинематографе». Была середина 90-х — эпоха кооперативного кино. Мне стало интересно, и я тихонечко спросил Домогарова: «Саш, а кто у него мама-то?» И для меня стало открытием, что Леша — сын Любови Полищук».
Полностью интервью читайте здесь.
