«Прекрасно помню майский день — легкий, чудный. Зацвела сирень, все соком наливается. У меня скоро день рождения, я еще молодая, красивая, мне хочется, чтобы муж был рядом… Но его нет. Это настолько разрывающее чувство, просто физически я ощущала боль», — вспоминает Ирина Лещенко, супруга знаменитого певца.
— Есть такой итальянский психолог Антонио Менегетти. Он утверждает, что при первом взгляде мужчины и женщины, обращенном друг на друга, между ними возникает энергетический обмен невероятной силы.
В этом взгляде можно прочитать все, что с ними произойдет в будущем: и дальнейшая жизнь, и отношения, и семья, и рожденные или нерожденные дети. Так вот при нашей первой встрече с Левой ничего подобного не произошло. Я не могу выудить, вытянуть из своей памяти цепь последовательных событий, чтобы получилась полная реалистичная картина. Лева говорит, что впервые обратил на меня внимание в лифте сочинской гостиницы «Жемчужина», когда я возвращалась с пляжа. Возможно, что так оно и было. Для меня все началось иначе. Из тех сентябрьских дней 1976 года мне запомнилось лишь несколько отдельных эпизодов, они не имеют отношения к тому, как именно мы познакомились. Сохранились скорее мои ощущения. Чуть позже пришло понимание, как странно все тогда сошлось.
РОДИТЕЛИ ГОВОРИЛИ: «ГЛАВНОЕ — УЧИСЬ!»
Раннее детство мое прошло в Берлине — тогда еще разделенном стеной.
Папа мой не собирался становиться дипломатом. Родители окончили Институт стали и сплавов. Там они и познакомились, поженились, по распределению уехали в Свердловск. Вскоре папу направили на учебу в Москву, в Академию внешней торговли, а потом — в торгпредство в Берлин. Мне тогда исполнилось три месяца. Четыре года мы там прожили. Как это ни странно, я многое помню из того времени — например, какие-то разговоры о том, что кого-то выкрали, забрали «на ту сторону», то есть в Западный Берлин. Становилось страшно: «Вдруг меня тоже заберут?» Но этот страх быстро улетучивался.
Ведь рядом всегда была мама. Она не работала, а занималась мною. Как могла, пробовала на мне свои воспитательные методики. Поскольку увлекалась математикой, то и меня научила считать гораздо раньше, чем читать. И я с легкостью складывала и вычитала, на удивление местной публике. А вот папу я видела редко — он был у нас как звезда на небосклоне, мы с мамой все время его ждали с работы. Сейчас понимаю: мама была удивительным человеком, с абсолютно мужским характером. Все-таки выбор профессии — металловедение — говорит о многом. Согласитесь, необычное занятие для женщины — варить сталь.
Мама постоянно читала журналы «Наука и жизнь», «Знание — сила». Мне иногда казалось, что весь окружающий мир мама воспринимает исключительно через таблицу Менделеева, она всегда знала, из чего что состоит и с помощью какой химической реакции это получилось.
А вот «сантиментов», так она называла излишнее проявление чувств, мама не допускала. Наверное, поэтому мне всегда не хватало близких, доверительных отношений с ней. Возможно, потому, что сама она очень рано ушла из дома, жила в общежитии, одна, без семьи, как перекати-поле, и не имела того женского опыта, которым могла бы со мной поделиться. Да и вообще, разговоров «о жизни» в нашем доме не велось. Растет себе ребенок, и ладно. Главное — хорошо учись! Папа придерживался такого же подхода. Для меня окружающий мир был не самым комфортным местом: я была предоставлена сама себе, варилась в своем собственном внутреннем мире. Сама выбирала себе занятия помимо школы: то записалась в бассейн, то пошла в секцию художественной гимнастики, потом занялась спортивными танцами.
В моей голове долго была такая каша, состоящая из клишированных киношных и книжных образов. Смешно вспомнить, мне нравились «роковые женщины». Начитавшись Ремарка, я считала, что умереть надо обязательно в 36 лет, чтобы не состариться. Наверное, я и кинофильмы смотрела в качестве «учебного пособия», черпая оттуда совершенно неверную информацию, как себя вести с молодыми людьми. Вот с математикой все обстояло просто и ясно. Я так быстро считала, что это вызывало протест у всего класса. Постоянно занимала первые места на районных и городских олимпиадах.
Неудивительно, что я поступила в МГУ на экономфак, на кафедру экономики зарубежных стран. Нужно было выбрать второй иностранный язык — и почему-то я выбрала венгерский. Вот и пришлось учиться в Будапеште. Естественно, нас проинструктировали в Министерстве высшего образования, как мы, советские студенты, должны себя вести.
В дополнение еще мой строгий папа прочитал мне лекцию, основанную уже на статистических фактах, — какие возможны серьезные заболевания и что за опасности грозят молодой девушке. А я, кроме песни «Венок Дуная» в исполнении Эдиты Пьехи, о Венгрии не знала практически ничего. Судя по песне, мне казалось, что это очень хорошее место. В то время у нас были дурацкие, архаичные учебники венгерского языка для военных переводчиков, где предлагались слова типа «харч», «питье». Вместо «здравствуйте» мы должны были приветствовать собеседника призывом: «Свобода, товарищ!» И мы с моей подругой и однокурсницей Мариной с таким вот «лексикончиком» приехали в Будапешт. Нас поселили в общежитие, где, казалось, сошлись все цивилизации.
Советских студентов было мало. В основном гэдээровские немцы. А еще ребята из Мадагаскара, Болгарии, Южной Америки, вьетнамцев очень много. Просто вавилонское столпотворение. Латиноамериканские студенты каждый день играли на гитаре, пели и пили с болгарами вино и занимались всем чем угодно, только не учебой. В отличие от правильных немцев. Чуть проспишь, заходишь в аудиторию — вредные немецкие студенты начинают тебе аплодировать. А я почему-то спала все время — видимо, так мой организм реагировал на стресс в результате оторванности от родины; от этого языка, который не понимаешь; от того, что находишься в другой среде. Чтобы хоть как-то приглушить мои переживания, я шла в магазин, покупала там очень вкусные пончики с заварным кремом — они напоминали эклеры, которые готовила моя мама, — пол-литра молока — и все это съедала.
Вокруг все экономили каждый форинт и поневоле худели, кроме меня — я сидела на пончиках с заварным кремом.
Я УПУСТИЛА СВОЙ ШАНС
В начале сентября 76-го года на несколько оставшихся от летних каникул дней я приехала в Сочи. У меня был забронирован номер в гостинице. Как-то идем со случайной пляжной знакомой по пустому гостиничному вестибюлю, у стойки стоит мужчина, очевидно, из вновь прибывших постояльцев, и моя знакомая произносит с восторженным придыханием: «А вот и Лещенко приехал!» Мне имя это ничего не сказало. Но внимание на объекте восхищения сфокусировалось: чуть полноватый, лицо усталое, тело «заджинсовано» по моде того времени. Что-то в выражении его лица мне показалось непривычным.
Сейчас, вспоминая, я бы сказала, что оно было распахнуто для всего мира. Такого открытого, заинтересованного жизнью взгляда я еще не встречала. Это длилось секунду, не более. Потом, гораздо позже, вспомнила, что, когда оканчивала школу, мы изучали документы XXIV съезда партии. Эти заседания бесконечно транслировались по телевидению. И тогда же я слышала песню: «Мы хлеба горбушку — и ту пополам!». Так вот, «про горбушку» пел как раз Лещенко…
На следующий день мы случайно оказались в одной компании: моя новая приятельница, я и Лев с другом. Запомнилось, что с первого момента нашего общения у меня возникло ощущение тепла и покоя. Взрослый, сложившийся человек. Все-таки ему тогда было 34 года, а мне — 22. В этом возрасте разница кажется колоссальной.
А еще он был не таким, как другие. Почему я сразу потянулась к нему и поверила в него? Таких открытых и теплых людей я никогда не встречала. Ведь выросла в закрытой, сдержанной семье. Да и молодые люди из моего привычного окружения вели себя совсем не как Лева — они все были излишне резкие, нарочито раскрепощенные. Красиво ухаживать было не в моде. А от Левы исходила какая-то обволакивающая мягкость, он излучал просто вселенскую доброту. И это тогда совершенно не совпадало с моими представлениями о том, каким должен быть мужчина: сильным, мужественным, чуть грубоватым. Из сочинской сказки я улетела в Москву, не оставив ни телефона, ни домашнего адреса. В пустую квартиру возвращаться не хотелось — родители тогда работали в Алжире. Моя сочинская знакомая мне предложила: «Поживи у меня». И я с легкостью согласилась.
Только заехала домой, собрала вещи. А на следующий день на пороге появился Лева. Я и не знала, что приятельница оставила ему свои координаты. Он сорвался из Сочи и приехал к ней, чтобы разыскать меня. Я была ошеломлена. Никто и никогда не совершал таких поступков ради меня. Мы уже с ним не расставались вплоть до моего отлета в Будапешт. Провели несколько очень счастливых дней. То, что Лева на тот момент был официально женат, я знала. Но почему-то меня это совсем не беспокоило. Совсем... Наверное, у него тогда там уже все разладилось, раз он оказался готов к новым отношениям. А потом я улетела. И опять не оставила ему телефон. Уже в самолете задумалась: «Наверное, я сделала все неправильно — совершила большую глупость и упустила свой шанс». И еще я поняла, как дорог мне этот человек. Сама не ожидала, насколько дорог.
Еще одно воспоминание. После зимней сессии я снова прилетела в Москву. Захожу к себе в квартиру, включаю телевизор и первого, кого вижу на экране, — поющего Льва Лещенко. И я застыла. Возникло такое ощущение, что обращается он только ко мне одной, поет только для меня. Я тут же позвонила моей сочинской знакомой и услышала: «Ой, а Лев как раз в Москве, он звонил, спрашивал, нет ли каких-то вестей от тебя». И я попросила: «Слушай, дай ему мой телефон». Мне показалось, что прошло всего несколько секунд, Лева мне перезвонил. Сказал: «Знаешь, я вечером улетаю. У меня гастроли в Новосибирске. Ты поедешь со мной?» И я, не раздумывая, согласилась.
В 40 ЛЕТ Я РЕШИЛА: ХВАТИТ
Так жалко, что какие-то сложные переживания всегда укладываются в простые, банальные слова, которые не передают всей полноты эмоционального состояния.
Я помню первую открытку, которую Лева прислал мне в Будапешт. Там было всего несколько слов — нежных, ласковых, они меня тронули. Я тоже писала письма — рассказы о своей жизни. Еще были телефонные разговоры в вестибюле нашего общежития. Никаких планов мы не строили, просто жили. Между нами существовал некий внутренний негласный договор, который не требовал слов. Через год, когда я окончательно вернулась в Москву, официальная регистрация наших отношений стала в определенном смысле формальностью, потому что я была к походу в загс готова. Своим отношением ко мне Лева давно уже дал мне понять, что и он к нему готов. И все же когда Лева сделал мне предложение, это все равно стало неожиданностью. Сердце забилось радостно и тревожно.
В голове стучали слова: «Это мой муж, а я его жена». Я видела совместную жизнь моих родителей, и в моем воображении сложилась единственная модель отношений: семья — это навсегда. Для меня предложение Левы значило одно — рядом со мной всегда будет этот единственный человек. Для Левы, как для мужчины, было все-таки важно иметь свое жилье, куда он мог бы меня привести. Одно время мы даже комнату снимали. Потом Лев смог купить кооперативную квартиру, и вот тогда мы поженились. Ко дню нашей свадьбы 2 июля 1978 года практически все здесь было готово. Помню, как сама шила занавески на кухню и в гостиную. Я столкнулась с простыми домашними обязанностями. Под рукой всегда была куча литературы, что и как нужно класть в кастрюльки, чтобы получилось вкусно. Начинала я свою кулинарную «карьеру» с овощного рагу — любимого, как мне тогда казалось, блюда мужа.
Впрочем, позже выяснилось, что он, как и положено львам, предпочитает мясо. И все у нас было хорошо. А через год после свадьбы со мной произошло несчастье.
Я ждала ребенка. Срок был совсем маленький, когда я почувствовала себя плохо. Но боль терпела до последнего. Когда не осталось сил терпеть, вызвала «скорую». Меня отвезли в больницу. Суббота, поздний вечер, никого из врачей уже нет. Все воскресенье я провела на обезболивающих лекарствах. И только в понедельник меня положили на операционный стол. Ребенка я потеряла… В 14 лет у меня случился перитонит. Была сложная операция, и я чудом выжила. Повезло. Или не повезло, потому что, как теперь выяснилось, это дало серьезные осложнения. Лечащий врач мне сказала: «Знаете, у вас большие проблемы со здоровьем.
Вряд ли вы когда-нибудь сможете иметь детей. Только не говорите этого своему мужу. Не стоит. Мужчины обычно бросают таких жен…» Лева пришел меня навестить и застал всю в слезах. Но обманывать его я не стала, все рассказала. А он говорит: «Я уже знаю. Заходил к твоему врачу». Я была так обескуражена предательством врача, с одной стороны, а с другой стороны, поражена реакцией мужа. Он меня утешил, успокоил. Сказал: «Может, не все так плохо. Но сейчас главное, чтобы ты была здорова и чувствовала себя хорошо. А там как будет, так и будет». Тогда я решила не сдаваться. Ну а как в 25 лет можно смириться с таким приговором. Я боролась. И лечилась. Долго. Второй раз я попала на операционный стол с внематочной беременностью и опять чудом осталась жива. И снова болезненные процедуры, переливание крови… Сейчас все по- другому — «дети из пробирки» или суррогатное материнство в общем-то в порядке вещей.
А в то время врачи не могли мне помочь. Это такой стресс, такое напряжение, когда ты все время ждешь — получится, не получится. И стыдно было ходить по этим кабинетам. Мне казалось, куда ни приду, все на меня смотрят и думают: «Это жена Лещенко? Что же с ней такое?» Я сделала все возможное. Но когда мне исполнилось 40 лет, решила: все бессмысленно и бесполезно! За все это время ни разу — ни вслух, ни намеком — Лева не высказал мне ни одного слова упрека или разочарования. Наоборот, только поддержка и любовь.
ГЛАВНЫЙ «ПРОЕКТ» МОЕЙ ЖИЗНИ
Первые годы нашего брака мы практически не расставались. Вместе с Левой я объехала весь Советский Союз.
Это были какие-то бесконечные гастроли — череда городов с однотипными Дворцами спорта и типовыми гостиницами. Иногда просыпалась утром и в первые секунды не понимала: а в каком именно городе мы сейчас находимся? У Левы это была творческая работа, постоянный энергообмен со зрительным залом. А для меня — просто потребность быть рядом с любимым человеком. Естественно, я помогала по возможности. У Левы какое-то время не было своего костюмера. Я могла что-то постирать, погладить. Следила, чтобы вовремя поел.
А потом у нас появилась собака. Произошло это в общем-то случайно. Хотя ничего случайного в жизни не бывает. У жены Левиного приятеля был персиковый пудель. А в то время — в начале 80-х — эта порода считалась самой популярной. И она предложила собачку мне, просто поставила перед фактом: в этом же клубе для меня уже есть щенок.
Мне оставалось только поехать и забрать свою собаку. Так у нас появился Виля — пудель невероятной красоты. Я таких больше не встречала. Умница, игрун и добрейшее существо. Я с удовольствием им занималась. Даже научилась сама делать ему красивые стрижки. Он стал для меня большой отрадой. Оставлять его было не с кем, и я перестала ездить с Левой. Пес прожил 14 лет. Может, жил бы и больше, но мячом он травмировал себе пасть, и эта травма перешла в рак. Я очень переживала. У меня была самая настоящая депрессия. Брать другую собаку, на замену, мы не спешили. Теперь у нас джек-рассел-терьер Дока.
Меня спрашивают, почему, получив университетское образование, зная два языка, я отказалась от собственной карьеры?
Я посвятила свою жизнь семье, дому, любимому человеку. И ни разу об этом не пожалела. Лева — главный «проект» моей жизни. Я это поняла давно и видела, что он мне благодарен. Он всегда смотрит на меня влюбленными глазами, у него всегда находятся для меня хорошие нежные слова, и он всегда стремится домой — ко мне. За 33 года мы ни разу не отдыхали порознь. Скучно дома мне не было никогда. Одиноко бывало. Почему-то запомнила один майский день — легкий, чудный. Зацвела сирень, все соком наливается. У меня скоро день рождения, а Лева опять на гастролях. Я молодая, красивая, мне хочется, чтобы муж был рядом… А его нет. Это настолько разрывающее чувство, просто физически я ощущаю боль. Тоску по любимому никто и ничто не излечит — ни друзья, ни работа. Так что, повторюсь, я никогда не жалела о своем выборе.
Хотя был момент, я всерьез подумывала, что мне надо начать работать. Произошло это в 90-е годы, когда вдруг стали закрываться филармонии, концертные залы. Люди перестали покупать билеты — денег не было. Появилось много новых артистов и музыкальных групп. А «старые» — Лещенко, Магомаев, Кобзон — стали неинтересны. Я решила, что мне пора восстанавливать знания, полученные в университете, вспоминать языки. В конце концов, я хорошо шью и могу этим зарабатывать… Наверное, у Левы в тот период тоже крутились всякие тревожные мысли, но внешне он излучал уверенность и спокойствие. Только чего ему это стоило! Сейчас я думаю, что надо было нам перестрадать это время. Потому что потом у Левы начался абсолютно новый виток в творчестве. Недавно отпраздновали его юбилей. Во время банкета, приглашая меня на танец, муж встал на одно колено и, в который уже раз, произнес слова любви.
Они по-прежнему звучат тепло и искренно, и я продолжаю чувствовать себя любимой и счастливой женщиной.
