Трилогия «Матрица», где Ривз сыграл роль Нео, — это и его удача, и его проклятие. Слишком много трагедий случилось с Киану во время съемок...
— Киану, в новом фильме «47 ронинов», по очень известной в Японии легенде, вы единственный западный актер. Остальные, хоть это и голливудский проект, — японцы. Опять, выходит, стоите особняком, как и в жизни…
— Я всегда предпочитал одиночество.
Так уж жизнь распорядилась. Началось с детства. На дедушкины средства — отец мамы издал в Канаде Британскую энциклопедию для детей и заработал очень хорошие деньги — мои родители решили поездить по свету. Я родился в Бейруте. Но потом мой папочка увлекся наркотиками и бросил нас. Мы с сестрой и с матерью стали переезжать из одной части света в другую. Австралия, Америка, пока не осели в Канаде, в Торонто. (Мать Киану — танцовщица в кабаре, англичанка, отец — геолог, гавайско-китайского происхождения. После развода он многие годы провел в тюрьме за хранение и распространение наркотиков, Киану с ним, несмотря на все его просьбы, так и не помирился. Мать же стала дизайнером, работала с очень известными рок-музыкантами, они часто бывали в их доме, не случайно Киану сам увлекся музыкой, впоследствии создал свою группу и одно время много с ней гастролировал. — Прим.
ред.) Но деньги у нас всегда были. Даже прислуга постоянно жила в доме. И все равно детство оказалось каким-то очень странным, непонятным… Мама еще три раза выходила замуж. Нет, я не жалуюсь, мама у меня замечательная. Она ведь мне разрешила стать актером. «Все что угодно, дорогой!» — ответила она, когда я спросил ее мнение. В школе мне делать особенно было нечего — учеба не для меня, я умею учиться только наедине с собой. Под контролем — любого рода, будучи несвободным, не умею ничего делать и воспринимать. Разве что хоккеистом мог стать, не решись отправиться в Лос-Анджелес в 15 лет. В хоккей я неплохо играл. И умел классно точить коньки...
— В фильме главное, по-моему, это великая любовная история.
Прямо шекспировского размаха...
— Любовная история великолепно смотрится на экране и в литературе, но в жизни любовь всегда трагична. Разве не так? Возьмите «Ромео и Джульетту». Как прекрасно — просто фантастика. А в реальности вам бы хотелось такого же? К сладости любви всегда примешивается чувство вины. Прекрасно быть влюбленным, но как ужасно, когда все заканчивается… И очень трудно смириться с утратой любимых, жить с этим…
— Вы по-прежнему скорбите о своих утратах…
— Когда любимые уходят, ты остаешься один. Мне так обидно, что их со мной нет. Скучаю по тем временам, когда Дженнифер была частью моей жизни, а я — частью ее. Представляю себе, как бы сейчас жил, если бы она не погибла и наша дочка родилась…
Я скучаю по тому, чего у меня никогда не было и никогда уже не будет — с ними, с моими любимыми, которых давно нет… Это несправедливо, абсурдно — то, что случилось…
— Это правда, что вы в свое время назвали череду обрушившихся на вас несчастий «проклятием «Матрицы»?
— Первая трагедия, которая ударила меня прямо в сердце, случилась в 1993 году. Тогда погиб от передозировки мой близкий друг актер Ривер Феникс. Вскоре я узнал, что у моей любимой младшей сестры Ким лейкемия. Я должен был быть рядом с ней. Купил ей дом, ухаживал за ней. Она меня всегда любила безусловной любовью, не знаю, где бы я был, если бы не она. Это очень тяжело… Потом я влюбился в чудесную Дженнифер. Она одно время работала у режиссера Дэвида Линча, была его ассистенткой.
Когда я узнал, что она беременна, купил ей дом, машину, очень ждал ребенка. Проклятие настигло, когда ультразвук показал, что наша девочка, Ава, мертва… И Дженнифер рожала уже мертвого ребенка… Я старался, но как можно утешить женщину, пережившую такое? Дженнифер принимала лекарства, ходила к врачам, у нее была жуткая депрессия. Я умолял ее не принимать наркотики — знал, что это все только ухудшит… Мы должны были отправиться в Австралию на съемки двух фильмов «Матрицы». Это бы ее отвлекло... Но однажды утром Дженнифер, возвращаясь из особняка своего приятеля Мэрилина Мэнсона, врезалась в три другие машины и погибла. На месте. Не важно, что там обнаружила полиция в ее машине, кокаин, антидепрессанты… Дженнифер я похоронил рядом с нашей дочкой.
Отложил съемки. Не поехал в Австралию. Слишком много похорон. За такой короткий отрезок времени… Меня спасала работа. И забота о сестре… Все, на что я тогда надеялся, — что на место боли придет печаль. И память о прошлом поможет все преодолеть. Останется радость от того, что было хорошего, а не только одна лишь горечь утраты…
— Да, поверишь тут в проклятие… Ведь во время съемок многие получили травмы, одна актриса вообще умерла, Кэрри-Энн Мосс попала в больницу на месяц, много чего случилось…
— Я был раздавлен. Не хотел никого видеть, ни с кем общаться. На съемках делал все, что нужно, и забивался в свой угол. Мой герой Нео ведь обуреваем злостью. Это чувство движет им, его действиями. И это мне помогало.
Долго еще жил на автопилоте. Как бродяга. Никого не подпускал к себе, в свой замкнутый мир.
— Вы верите в жизнь после смерти? И что влюбленные обязательно встретятся в одном из других своих воплощений?
— Не знаю. Люди веками об этом говорят и спорят. Кто я такой, чтобы отрицать подобное? Это было бы прекрасно. Я встречал людей, которые, безусловно, имеют связь с прошлым. Какая-то часть моего сознания явно стремится к тому, чтобы верить… Но вообще-то я ничего не хочу знать о своем будущем. Разве что мне точно гарантируют, что я окажусь в прекрасном месте. (Смеется.)
— Хотели бы вы сами стать самураем, как ваш герой в «47 ронинах», — со всеми вытекающими последствиями, довольно страшными, на мой взгляд…
— Вы имеете в виду их способ самоубийства?
Не думаю, что он актуален в наше время. У меня, кстати, есть настоящий японский меч для харакири. В золотых ножнах. Я его достал, когда играл Гамлета на сцене. Путешествовал с ним всюду — до поры, конечно. Помню, как сгорали от любопытства служащие в отелях, когда натыкались на странного вида коробку… Но самоубийство, даже в таком виде, меня как идея не привлекает. А вот кодекс чести самураев очень нравится. Лояльность, верность, честь — это потрясающе.
— Однако вы рисковый человек — чего стоят ваши увлечения мотоциклами и гонками на них…
— Ох, это так освежает и бодрит! А главное — когда мчусь без шлема на своем байке, я совершенно один, полностью свободен.
К сожалению, я неважный байкер. Наверное, поэтому и получил столько увечий, столько раз разбивался. Однажды, еще в юности, чуть не погиб. Очнулся, надо мной два пацана склонились, они же вызвали «скорую», пришлось хирургам меня исполосовать всего. Селезенка разорвалась, и теперь, когда я обнаженным снимаюсь, виден огромный шрам. В шее металлическая пластина, ну а все остальное — так, по мелочи. Но ведь это моя жизнь, и только моя, разве нет? И если я сам плачу за свою медицинскую страховку, значит, никого не подвожу и не должен надевать, например, шлем, если хочу с ветерком прокатиться по горной дороге.
— С возрастом ничего не изменилось — скоро вам 50 стукнет как-никак?
— Полагаю, я вырос! (Смеется.) Признаться, когда приближалось 40-летие, немного переживал. Но, как правильно мне объяснили знающие люди, это все ерунда. День рождения проходит, и ты понимаешь, что ничего ужасного в общем-то не произошло. Нет, ну конечно, я двигаюсь медленнее, живу в доме, хотя раньше предпочитал перемещаться по свету с одним небольшим чемоданчиком. Жил в отелях, самых разных — и дорогих, и совсем дешевых. Думал, что никогда не смогу пустить корни. Но вот неожиданно для себя самого в 2003 году купил большой дом на Голливудских холмах, а недавно еще и квартиру в Нью-Йорке.
— Неужели научились ценить преимущества своего положения?
— За моими финансами присматривают специально обученные люди. Сразу все отправляется в банк.
Прекрасно, когда можно не думать о счетах. Я лишь хочу знать, что моя семья, мои близкие ни в чем не нуждаются. Но сам я по-прежнему обхожусь очень малым. Это клише, я знаю, вы уж простите меня, но счастье ни за какие деньги не купишь…
— А чего вы боитесь, столько уже пережив?
— Вы что, с ума сошли? Я не собираюсь никому на свете в этом признаваться! (Смеется.)
— Ну, хорошо. А как вам удается так шифроваться? После Дженнифер Сайм никаких официально зафиксированных романов. А ведь и с Амандой де Кадене вы явно проводили время, и с Шарлиз Терон, вашей давней партнершей по «Сладкому ноябрю» и «Адвокату дьявола», после съемок в картине «Голова в облаках»… — Единственная история, которую обо мне сочинили и я хотел бы, чтобы это было правдой, — как я плавал в одном бассейне вместе с Шарон Стоун.
(Смеется.)
— Чем же может вас женщина привлечь?
— Я могу попасть под женские чары на первом же свидании. А если сумею заставить ее смеяться... Нет зрелища прекраснее на свете, чем смеющаяся женщина! Всегда интересно разгадывать женщину — это такое удовольствие. Раскрывать постепенно ее глубину, все ее достоинства… Кстати, недавно, в мае, на Каннском фестивале я познакомился с одной вашей соотечественницей, Анной, начинающей актрисой. (Киану имеет в виду Анну Скиданову, репортаж об этой встрече был опубликован в № 23 нашего журнала. — Прим. ред.) Русские женщины очень красивы, и в них есть глубина...
Я романтик в душе, но еще ни разу не нанимал самолет, который рисовал бы в небе что-то типа: «Приглашаю тебя на ужин, а потом мы улетим в Париж!» Нет, но я надеюсь, что однажды я захочу это сделать. Очень надеюсь и жду. Короче, список прекрасных романтических поступков у меня наготове. Это всегда прекрасно — когда я кого-то люблю…
— Но сейчас вы по-прежнему один?
— Да, но временно. Я часто хожу на свидания, не думайте. (Смеется.) И жду, прошу судьбу подарить мне настоящую любовь. Стараюсь все-таки не быть один слишком долго. Это борьба, борьба не на жизнь, а на смерть для меня. Я бы хотел жениться. Хотел бы, чтобы у меня были дети. Но это длинный и сложный путь — словно я карабкаюсь на очень высокую гору. И я обязательно доберусь до ее вершины.
Дайте мне еще немного времени. Я знаю, что жизнь может быть прекрасна. И не хочу никуда от этого убегать.