«На испытания я могу посмотреть с разных углов: либо я жертва обстоятельств, либо это путь, пройдя который я стану сильнее», — рассказывает Никита Ефремов, сыгравший главную роль в фэнтези-сериале «Библиотекарь», премьера которого состоится 27 августа на телеканале РЕН ТВ.
— Никита, сериал «Библиотекарь» очень ждали зрители, особенно те, кто читал одноименный роман Михаила Елизарова...
— Да, я тоже в свое время, кажется в 2007-м или 2008 году, прочел эту книгу, и история меня очень завлекла. Получив предложение сыграть роль Алексея Вязинцева, я думал, перечитывать книгу или нет. Но когда прочитал сценарий, увидел, что довольно многое изменено, и решил сосредоточиться на нем. Да, в основе сериала лежит книга Елизарова, а в остальном у нас какой-то совершенно отдельный проект.
— Верите ли вы в силу слова, в то, что им можно убить, вдохнуть жизнь, поднять людей на что-то великое? Меняют ли книги человека?
— Я верю, что, если, например, прочитать «Книгу ярости» Громова, можно совершить ужасные вещи. (По сюжету сериала внешне ничем не примечательные книги советского писателя Громова обладают сверхъестественной силой, которую передают своим читателям. — Прим. ред.) Что касается книг, меня очень сильно поменяла «Книга радости», но не громовская, хоть и название похожее. Это беседа Далай-ламы XIV и Десмонда Мпило Туту (первый чернокожий епископ в ЮАР, активный борец с апартеидом, лауреат Нобелевской премии мира. — Прим. ред.). Такая магия распространяется только на психологическую литературу, художественная меня меняет мало.
— Получается, сила в знаниях?
— Сила в счастье. И чтобы его видеть, нужно учиться. В мире всегда все на своих местах, и он прекрасен — это сложно принять, но это так. Я не призываю бегать и радоваться всему вокруг, надо хотя бы научиться взаимодействовать со своими чувствами, позволить себе прожить какой-то момент или позволить себе прикоснуться к своему внутреннему миру.
— По сюжету сериала «Библиотекарь» ваш герой невольно оказывается втянут в опасную игру, и ему приходится ориентироваться на ходу. Было ли у вас подобное в жизни?
— Мне кажется, вся моя жизнь началась с такого опыта, где я вообще не знал, что происходит, и ориентировался по ходу. На мой взгляд, это иллюзия, что в жизни есть что-то стабильное. Особенно в последние годы. Вся эта ситуация научила меня слушать себя, смотреть, что я на самом деле чувствую, что со мной происходит, где я, кто я, зачем я?
— То есть вы находите определенное сходство со своим персонажем?
— Конечно, Вязинцев мне близок, он актер, у него подвижная психофизика, есть внутренний зов, судьба отца, какие-то обязанности — он один раз сбежал, второй... Все время идет сопротивление. Так же и у меня. Я пережил в своей жизни очень неприятные вещи и касаемо своего личного здоровья, и ситуации в семье. И в сопротивление часто сваливался. Мне кажется, высшие силы всегда готовят что-то очень классное, и только из-за своего сопротивления я могу этого не увидеть. Пройдя через испытания, я стал в чем-то сильнее, в чем-то мудрее, у меня развивается способность любить и принимать человека и мир таким, какой он есть. Так же и с моим героем.
Мне хотелось показать, как он из довольно инфантильного состояния вырастает в человека, который готов брать на себя ответственность. Но при этом не застревать в ней. В конечном итоге у Вязинцева просыпается свой личный интерес. А это самое главное — интерес и меня ведет по жизни. На испытания я могу посмотреть с разных углов: либо я жертва обстоятельств, либо это путь, пройдя который я стану сильнее. Очень здорово развивать в себе эту возможность другого взгляда. Есть какая-то первичная негативная эмоция, реакция на опасность, привычный уклад жизни, и вдруг что-то в него врывается. Это неприятно. Как прыжок с парашютом: когда нужно прыгнуть — страшно, хочется отказаться, мозг придумывает тысячу причин, почему нет. Потом прыжок, и в этот момент понимаешь, что это одно из лучших ощущений в жизни. Мне кажется, все самое интересное спрятано за границей страха.
— Складывается впечатление, что российский зритель ждет своего отечественного фэнтези, своего героя. Условными «Мстителями» объелись. Может быть, в этих кинокомиксах просто есть вещи, которых для нашей ментальности не существует, поэтому необходим русский герой?
— Мы как-то фантазировали в Школе-студии МХАТ, делали этюд на тему «Человек-паук в Москве». Как ему тут не за что зацепиться. Тогда еще не было Москва-Сити. То есть он немножко не наш персонаж. Понятно, что Человек-паук привлекателен с точки зрения геройства, но у нас какая-то своя специфика и свои сказки. Мне кажется, и в жанре фэнтези у нас должна быть своя история, своя ниша.
— В сериале множество кровавых экшен-сцен. Трудно было на съемках?
— Порой очень непросто: батальные сцены большие, времени мало. Был один тяжелый эпизод, когда мы снимали сцену битвы в карьере. Нам всем было трудно, и я эти съемки очень плохо перенес. У меня даже в какой-то момент поднялась температура. Стояла жара, +35, а на тебе этот свитер, защита, стараешься как можешь, но силы уходят. Это было настоящее испытание. Помогало то, что у нас собралась великолепная актерская команда. Отдельный поклон режиссеру Игорю Твердохлебову. Я считаю, что он лютый профессионал. Игорь мне очень помог, с ним приятно работать, и я хочу продолжать дальше это делать. Он для меня стал другом настоящим. То есть все мемы я теперь пересылаю ему. Это в наше время показатель крепкой дружбы.
— Как вы попали в проект? Вас позвал сам Твердохлебов?
— Меня пригласили на пробы. Я очень хотел сыграть эту роль, прямо загорелся, выкладывался на пробах. Может быть, Игорь увидел это.
— Как думаете, какое будущее у «Библиотекаря»?
— Меня и книга, и сериал зацепили своей фэнтези-составляющей. Не знаю, честно говоря, с чем это связано, могу лишь догадываться. В детстве фантазировал: вот если бы у меня были магические способности. Возможно, это просто потребность в высшей силе, в чем-то направляющем, более значительном, чем сама жизнь. «Библиотекаря» можно определить как фэнтези для взрослых. С обычными людьми без магических способностей, которые невольно встретились с волшебным миром. Еще здесь много экшена, знакомая постсоветская атмосфера и хорошая, осмысленная мистическая история в основе. Уверен, что у сериала будет множество поклонников.
— А какие свои роли вы считаете особенной удачей и почему?
— Мне очень нравится, как получился Ромашов в «Поединке», потому что я горел этой ролью. Еще «Тихий Дон», «Библиотекарь», «Полет», «Здоровый человек» (это было трудно, но по итогу мне нравится то, что получилось), «Оффлайн», «Нулевой пациент», естественно. Да, вы знаете, у меня вообще последнее время какой-то такой период, когда я учусь уважать и любить свою работу, какой бы она ни была. Я в любом случае в нее что-то вкладываю. А от актера на самом деле не всегда зависит, что получится.
— Вашим мастером в Школе-студии МХАТ был Константин Райкин. Был ли у него какой-то особый метод преподавания?
— Начнем с того, что, когда я впервые, еще подростком, попал на спектакль «Синьор Тодеро хозяин» с его участием, даже не предполагал, что в принципе можно так играть. Константин Аркадьевич изменялся до неузнаваемости, я пытался понять, что за старик передо мной, который ковыляет с клюкой, говорит скрипучим старческим голосом, — это было потрясающе. И потом, когда я уже учился у него на курсе, мне запомнилось, как он показывал животных. Моей однокурснице Асе Константин Аркадьевич показывал, как у кошечки тянется лапка. В этом смысле Райкин «практический» мастер, он очень любил практику и всегда нам говорил: «Ты давай покажи, хватит думать, артист должен пробовать». Это его метод. Мы с Константином Аркадьевичем очень много интересных мест объездили, например, были у Барышникова в Америке. Когда ездили на Байкал, на родину Ефима Рощупкина, однокурсника нашего погибшего, там много за жизнь общались, потому что горе, оно очень сплачивает...
— Что дала вам Школа-студия МХАТ, что вы вообще думаете об актерском образовании, нужно ли оно? Или при наличии таланта можно обойтись без театрального вуза?
— Вы знаете, для меня Школа-студия — семья на всю жизнь. Хоть мы сейчас и меньше стали общаться с однокурсниками, у всех свои семьи, дела, работа, и, тем не менее, есть какие-то традиции. Стараемся всегда встречаться 1 сентября. У нас курс с довольно сложной судьбой, несколько человек, к сожалению, погибло, были трагические, неприятные истории, которые нас очень сплотили. Как я уже говорил, после первого курса погиб Ефим Рощупкин, потом Артем Применко, и вот — Казимир Лиске и Полина Шанина. Мы их помним, любим, не забываем об их родственниках, родителях, созваниваемся с ними.
По поводу актерского образования и нужно ли оно. Бывают, конечно, очень талантливые люди, которые просто рождены актерами. Я знаю пару таких примеров, не буду называть имен, чтобы не обидеть других и чтобы эти не возгордились. Мне кажется, если действительно есть природный дар, то почему нет, не вижу каких-то проблем. Обучение просто превращает ваш интерес к актерству в ремесло, в профессию.
— После окончания Школы-студии вы пошли в «Современник», это было данью памяти деду?
— Мне повезло, довольно большое количество театров предлагали работать у них, но я как-то интуитивно почувствовал, что, если захочу себя попробовать в режиссуре (была у меня такая амбиция тогда), мне дадут это сделать в «Современнике». Хотя какое-то сопротивление по поводу этого театра присутствовало. Я пришел показывать отрывки, все как и положено, а Галина Борисовна Волчек или еще кто-то, не помню точно, ко мне подошел: мол, ну зачем, мы бы тебя и так взяли. И меня это тогда так задело... Мне важно было, чтобы я показал, на что способен. Я понимаю, что их, в хорошем смысле слова, «штормило», особенно Галину Борисовну, и от Олега Николаевича, и от Михаила Олеговича (Никита имеет в виду своего отца Михаила Ефремова. — Прим. ред.). Возможно, разговаривая со мной, она видела не Никиту, а Олега Ефремова. Но тем не менее для меня было очень важно делом доказать, что я достоин находиться в этом театре.
Как меня встретили в «Современнике»? Да нормально. Я знаю, что про театр ходит много легенд, но это как в большой семье: есть счастливейшие минуты, есть грустные, когда кто-то уходит, случаются какие-то конфликты, творческие разногласия, творческие удачи и неудачи. В общем, вся палитра, это полифоническое место, театр. И даже за счет этого оно становится еще лучше, на мой взгляд.
— Говорят, театр — террариум единомышленников...
— Ну, террариум — это про змей. Я понимаю, что имеется в виду. Да слушайте, кто не без греха, везде такое есть, это относится к любому коллективу. Начинают проявляться и лидеры, и аутсайдеры, кого-то могут выдавить, запустить сплетню. Есть места и похуже театра в этом смысле.
— Вы попали в круг коллег Олега Ефремова, изменились ли представления о нем? Что узнали нового о знаменитом родственнике?
— Мне несколько раз посчастливилось общаться один на один с Валентином Иосифовичем Гафтом, и того количества шуток и баек про Олега Николаевича, которые он рассказал, хватило бы не на одну книгу. Было это так: до спектакля несколько часов, я иду по этажу и вижу Валентина Иосифовича. Подхожу, и он такой: «А знаешь, старик…» И все, на час, на полтора его стихи, байки, рассказы, эпиграммы. Я ему очень благодарен, что иногда он выбирал в слушатели именно меня. Ему хотелось быть услышанным...
— С кем-то из легенд «Современника» подружиться удалось?
— У меня был друг Рогволд Суховерко, читатели его знают по голосу, он прекрасный артист дубляжа, во «Властелине колец» озвучивал Гэндальфа. У него был такой зычный, глубокий, просторный, сильный голос. И как-то мы сдружились, несмотря на то, что мне было мало лет, а ему много. Я приходил к нему в гости, мы общались лихо, без ощущения разницы в возрасте. И я очень горевал, когда он ушел из жизни, я потерял настоящего друга. Для меня Рогволд Васильевич — легенда «Современника». У него уже не было голоса в конце жизни, он хрипел, общаясь... Мы выпускали спектакль «Горбунов и Горчаков», по поэме Бродского, я волновался, но Суховерко меня очень поддерживал. Я как-то был уверен, что, пока Рогволд здесь, спектакль будет в любом случае хорошим...
— В «Оттепели» Валерия Тодоровского вы сыграли своего деда Олега Николаевича...
— Там нет никакой игры. В расфокусе на дальнем плане я просто выхожу в одной сцене и произношу два слова. А вот в «Современнике» не так давно мы делали спектакль про основателей театра, и в нем я действительно играл Олега Николаевича. Мы пытались найти какую-то игровую структуру, чтобы эти люди не выглядели бронзовыми статуями. Я искал в Олеге Николаевиче и его серьезность, и какие-то смешные черты, пытался воспроизвести интонации. И, по-моему, получилось. После спектакля ко мне подошел Станислав Андреевич Любшин и очень долго говорил, но, кажется, опять не со мной, а с Олегом Николаевичем: «Старик, как ты так похоже все сделал, и паузы вот эти его, и движения?» А я ведь внутренне, в хорошем смысле этого слова, дурачился, это такая игра была в своего деда, как я его представляю. Мне ведь всего 12 лет было, когда Ефремов умер, я его плохо помню. И вот Любшин смотрел сквозь меня, сквозь время... И это было очень приятно.
— Вы работали практически со всеми выдающимися актерами страны, а еще с блогерами и телеведущими. С кем проще взаимодействовать — с легендарными артистами советской школы или с молодыми?
— Если мы говорим про взаимодействие на съемочной площадке, это всегда интереснее делать с тем, кто увлечен процессом. Легендарный артист советской школы или молодой, начинающий — не важно. Мне лично легче работать с добрыми людьми. У нас была потрясающая команда на «Библиотекаре». Мы прямо по расписанию в обед полчаса ели, а другие полчаса сдвигали стульчики, садились в круг и травили театральные байки. Сергей Епишев, Миша Тройник, Марина Ворожищева, Марина Лебедева, Александра Урсуляк, Мариам Псутури и, конечно, Женя Дмитриева, у нас раз — и сложился шикарный коллективчик, мы не то что сработались, а оказались одного генетического склада.
— Кто из партнеров вам что-то дал для понимания профессии?
— Колтаков Сергей Михайлович. Так интересно было: как же он так живо делал свои образы? И мне повезло, мы вместе снимались в картине «Зимы не будет» Ильи Демичева. На мой взгляд, Колтаков был гениальным актером. Я подошел как-то к нему и спросил: «Дядя Сережа, а как стать хорошим артистом?» И он ответил односложно, но как-то очень ярко, он сказал мне: «Живи». И я понял, что вот эта яркость жизни, даже не яркость, а насыщенность, даже, может быть, не насыщенность, а какая-то честность проживания этой жизни, она важнее всего для меня как для актера. Потому что чем, как не своим опытом или своей фантазией, я смогу поделиться со зрителем? Как говорилось у Станиславского, роль — это чувства и мысли по поводу роли. Вот это и есть жизнь.
Энтони Бойл, молодой ирландский артист, с которым мы снимались в «Тетрисе», тоже потрясающий дал совет: играй не головой, а телом. То есть не думай, а позволь телу сделать что-то. Для меня это очень важно оказалось, потому что я «головастик».
Ну, и в этом смысле технически и творчески очень много своим примером помогает папа. Умеет одним словом, как-то так раз — и направить в нужное русло. Он великий профессионал, конечно.
— Действительно ли нужна пресловутая «химия», когда играешь любовь? Не достаточно хороших профессиональных навыков?
— А мне кажется, когда хорошие профессиональные навыки, тогда возникает и «химия». Например, про Олега Павловича рассказывали, что он был хулиган на сцене. Мог играть роль, где прямо обливался слезами, а сам кого-то щипал, пока зритель не видит. И вот что это — «химия» или хороший профессиональный навык? Мне кажется, и то и другое, и плюс еще ответственность и безответственность, хулиганство и игра. Поэтому, думаю, одно следствие другого.
— Вам удалось поработать со многими выдающимися режиссерами. Чья манера вам ближе?
— Очень понравилось работать с Сергеем Урсуляком на «Тихом Доне». Мы снимали на пленку, что огромная редкость сейчас. И вообще вся подготовка к этому проекту была какой-то уникальной. Мы учились ездить на лошадях, занимались казацким говором, пели донские песни. И на площадке Урсуляк мог одной фразой все повернуть, разрешал импровизировать. Как-то это было очень здорово.
С Константином Юрьевичем Богомоловым тоже легко работать, он тот человек, который берет на себя ответственность. Для актера это важно, когда режиссер знает, чего он хочет. Я, как актер, нуждаюсь в замечаниях, и замечания Константин Юрьевич дает очень четкие.
Джон С. Бэрд, режиссер «Тетриса», вообще человек без эго, удивительный абсолютно. Казалось бы, большой международный проект, все утверждено, согласовано, и тем не менее он прямо с ходу спросил, что в сценарии совсем может не клеиться с эпохой 80-х в СССР. Мы позвонили моей маме, и она внесла свои правки. Переделанный ею монолог вошел в финальный монтаж картины благодаря Джону. Это уникальная способность слышать, быть открытым.
У Карена Оганесяна я снимался в сериале, который скоро выходит, — «Крутая перемена». Он технически великолепно знает свою профессию, и человек очень добрый, по-режиссерски всегда может точно сформулировать, что нужно, и с ним работать — это прямо какое-то наслаждение… А дружить — так еще лучше. Он мне недавно подарил дудук (армянский духовой инструмент. — Прим. ред.), и вот я буду учиться на нем играть. У меня, кстати, с ходу даже получилось извлечь звук, что, говорят, довольно трудно.
Но не всегда взаимодействие с режиссером складывается идеально, часто мы притираемся довольно долго, и в этом тоже нет ничего плохого. Наоборот, интереснее, когда сложнее находить этот диалог. Иногда он вообще даже и не находится, а работа получается, тут не угадаешь.
Про Игоря Твердохлебова я уже говорил, но повторюсь: мы стали настоящими друзьями, с ним работать сплошное удовольствие, и я надеюсь, что наша дружба перерастет в творческий союз.
— Нравится ли вам, когда режиссер позволяет импровизировать на площадке?
— Любая импровизация — это хорошая репетиция. В принципе должно быть сочетание того и другого. Вот, например, недавно мы работали над картиной «Хроники русской революции» Андрея Кончаловского. Делали несколько дублей по сценарию, а потом Андрей Сергеевич подходил к нам и говорил: «Ребят, у меня все есть, теперь пробуйте вы». И вот это, мне кажется, какой-то очень мудрый и классный способ общаться с артистом. С другой стороны, может, и уловочка какая-то, чтобы артист был более раскованным. Но мы об этом не узнаем.
— Вы сейчас очень много снимаетесь, причем в самых разных по жанру картинах. Как боретесь с выгоранием?
— Действительно, в этом году, мне кажется, я снялся уже в десяти картинах начиная с февраля. Можно было получше составить расписание, побольше в нем оставить места для отдыха. Ведь выгорание случается, когда слишком сильно устаешь. Поэтому я переехал за город, где ближе природа, речка, мне там как-то спокойнее и лучше. И для меня спорт очень-очень важен. В последнее время слежу за питанием, купил фитнес-браслет, который помогает мне со сном, восстановлением и тренировками. Пью нормальное количество воды. Конечно, надо не держать в себе свои проблемы, рассказывать кому-то. Ваш личный выбор — вы будете это делать с друзьями или с терапевтом. Справляюсь, в общем.
— Актерская зависть, говорят, особенно черная. Испытывали ли это чувство сами по отношению к кому-нибудь?
— Вы знаете, я испытывал зависть и периодически испытываю, и для меня это сигнал, что я устал. Есть такое состояние ГОЗУ: голодный, одинокий, злой, уставший. Мне надо очень внимательно следить, чтобы я не «гозовал», всем рекомендую того же. Когда слежу за этим, в основном у меня все в порядке. И когда у меня появляется зависть к кому-то — значит, я, грубо говоря, плохо себя люблю.
— Есть ли роли, которые ускользнули от вас, о которых жалеете?
— На данном этапе нет. Были, наверное. Но как-то меня папа вовремя научил. Он про пробы мне так сказал: если ты попробовался куда-то, то забудь, вот прямо сразу забудь. Если надо будет, если твое, останется с тобой. И это правило вошло в мою жизнь.
— Кто ваши кумиры среди великих актеров?
— Брандо сразу вспоминается в «Крестном отце». Да, в общем, у меня банальный, наверное, список: Де Ниро, Аль Пачино, Янковский, Табаков, Ефремов, Леонов, Миронов, Папанов, Шукшин, Бондарчук, Солоницын, Кайдановский… Папа. Из современников, я считаю, Данила Козловский, Саша Петров — великолепные артисты, и абсолютно заслуженно, что они находятся на некой вершине, что ли. Из молодых… С фамилиями у меня плохо, но вот Лев Зулькарнаев мне очень нравится, который в «Экспрессе» у Руслана Братова сыграл. Все мои однокурсники: Артем Быстров, Аня Чиповская, Гела Месхи, Карина Андоленко, Лена Дудина, Оля Сухарева. Нравится, как играет Антон Кузнецов, Марьяна Спивак, Марина Васильева. К слову, мы недавно снимались с Настей Ивлеевой, очень круто. Сейчас работаем со Светой Ивановой, потрясающая артистка. Кого-то я могу не вспомнить, но это не значит, что… Серега Новосад, с которым мы дружим, я считаю, будет клевым артистом. Он уже клевый артист, а будет вообще звездой.
— Многие ваши коллеги пользуются услугами актерского коуча, разбирают с ним роли. Как вы к этому относитесь?
— Не вижу в этом ничего плохого. Думаю, что большинство ролей, которые нам с вами нравятся, например, тот же Ди Каприо разбирал с коучем. У меня был такой опыт, и мне помогло. Считаю, что это вообще свидетельствует о том, что артист хочет ответственно подготовиться к роли.
— Вы молодой, успешный, красивый мужчина. Что ищете в женщине, которая может стать вашей спутницей?
— Все то, что уже есть у моей спутницы, моей прекрасной девушки (художник Ольга Шурыгина. — Прим. ред.). Талант, красота, доброта, нежность, открытость, чувственность, мудрость, игривость в хорошем смысле слова, ранимость, мягкая сила. И много, много чего еще.
— Чего боитесь в отношениях, после какого поступка готовы их разорвать?
— У меня был опыт, когда об отношениях я говорил открыто. На данном этапе я не готов говорить о личном. Что же касается отношений, могу всем порекомендовать прекрасную книгу психолога Сью Джонсон «Обними меня крепче».
— Какое место в вашей жизни занимает мама? Советуетесь ли вы с ней по профессиональным вопросам, по личным?
— Мама в моей жизни занимает место мамы. Я с ней советуюсь и по профессиональным вопросам, и по личным, и делюсь с ней хорошими и плохими новостями, открыт с ней, насколько могу, и радуюсь, и она мне радуется.
— Вы увлекаетесь психологией. Не мешает ли это в отношениях с людьми? Не замечаете ли, что рассматриваете их слова и поступки с научной точки зрения?
— Все, что в мою жизнь привнесла психология, только помогло мне в отношениях с людьми. А если и были какие-то этапы, когда я смотрел на отношения с «научной» точки зрения, то только этапы, ничего страшного в этом нет. Психология — наука о душе.
— Вернемся к сериалу «Библиотекарь». Какую книгу писателя Громова вы оставили бы себе или, может быть, несколько?
— Я бы нашел Громова и попросил его написать «Книгу благодарности», которая позволила бы мне быть более благодарным. За то, что у меня есть, за то, что я могу видеть, слышать, дышать. За мои руки, ноги, за прекрасное тело, за прекрасную жизнь, за то, что я каждое утро просыпаюсь. За то, что я за то время, пока записываю это интервью, дышал, смотрел, думал и проживал эту жизнь.
Благодарим телеканал РЕН ТВ за помощь в подготовке материала
