«Ни один человек в шоу-бизнесе не сделал для меня больше, чем Александр Абдулов или Евгений Жариков. Люди в актерской среде оказались намного дружелюбнее, чем в музыкальной тусовке», — неожиданные откровения звезды вокальных шоу «Голос» и «Три аккорда» Нины Шацкой.
В конце февраля меня пригласили выступить в Доме кино на вечере, посвященном 80-летию со дня рождения Евгения Жарикова. Именно Евгений Ильич когда-то за пять минут круто изменил всю мою жизнь. Произошло это в 1992-м. Моя мама тогда работала директором Дворца культуры Угличского часового завода, готовилась принимать у себя кинофестиваль «Созвездие». Она приехала на переговоры в актерскую гильдию, которую возглавлял Жариков. К тому времени я уже жила в Москве, пела в ночном клубе в бывшей гостинице «Россия» и снимала скромную комнату. Мама ночевала у меня и, отправившись в Дом кино, забыла какие-то документы. Пришлось мне после ночного выступления везти ей эти бумаги. Помню, как хотелось спать, но усталость пропала, как только я переступила порог гильдии. Я оказалась в водовороте событий, в этот день фестивальный теплоход уплывал в Углич. И Евгений Жариков, узнав от мамы, что я певица, предложил плыть вместе с ними и выступать в концертах. Предложение было лестное, но я не могла бросить ночной клуб и остаться без работы. Жариков предложил выход: я плыву с ними хотя бы на один день, выступаю, а ночью меня отправляют на машине обратно в Москву. Была не была, поплыли! Вот так я приняла одно из судьбоносных решений в жизни.
Аабдулов отмечал юбилей в сочинском цирке
На этом теплоходе оказались самые знаменитые артисты: и легенды советского кино, и молодые. Ну а я была новым лицом, не из этого мира, на меня обратили внимание. Марк Рудинштейн сразу же пригласил выступить на «Кинотавре» в Сочи, и с тех пор я стала туда ездить. «Кинотавр» всегда был для меня не тусовкой, а возможностью завести новые знакомства. Ведь я не москвичка, не училась здесь, не имела своего близкого круга. Единственный шанс — вот такой фестиваль. Я дважды приезжала в Сочи за свой счет, когда у нас с Марком Рудинштейном произошла размолвка и меня перестали приглашать как гостя. В первый раз продала золотые часы, чтобы купить билеты и снять гостиницу, а во второй продала путевку в Австрию, которую выиграла на каком-то мероприятии.
На «Кинотавре» были все самые-самые: семьями, династиями, кланами… Лучшие воспоминания о первом моем фестивале — юбилей Абдулова в сочинском цирке. Затем был банкет на берегу, я пела вместе с «Машиной времени». Абдулов меня пригрел в своей компании. Он был человек-солнце. Вокруг него постоянно бурлило какое-то броуновское движение. Один из его друзей, Арсен Адамян, позже оплатил запись моего первого диска. Ни один человек в шоу-бизнесе не предложил мне этого! Мало того, меня записывали в студии «Ленкома». Помню, как мне не удавалось спеть мой самый первый романс «Изумруд». Я билась с ним, мучилась. Мимо студии шел Абдулов, услышал, стал успокаивать: «Чего ты этот изумруд как булыжник тащишь? Будь легче». И он меня окрылил. Меня до сих пор поддерживают друзья Абдулова, как будто он их сверху направляет.
На том же первом «Кинотавре» мы познакомились с Ларисой Гузеевой. А когда она вышла замуж за Игоря Бухарова, я мечтала петь в его ресторане. Это была реально лучшая площадка в Москве, где играли супермузыканты джазовые. Они свысока относились ко всем певицам, которые рвались к ним. Я обратилась к Ларисе с просьбой поговорить с музыкантами, чтобы они прослушали и, если понравлюсь, взяли меня на работу. И она меня рекомендовала. Пять лет, один раз в неделю, по пятницам, я работала там с лучшими музыкантами. Для меня до сих пор они боги — пианист Андрей Разин и трубач Володя Галактионов. Есть великолепные музыканты, с которыми я до сих пор сотрудничаю лишь благодаря тому, что Лариса Гузеева дала мне такую возможность.
С Гришаевой подружились на «Кинотавре»
Среди тех, с кем я познакомилась и подружилась на «Кинотавре», была и Нонна Гришаева. Мы с ней недавно участвовали в шоу «Три аккорда» на Первом канале. С первого же выступления я желала ей победы, очень рада, что она стала первой. Может, Нонна и не вспомнит, но когда-то она принимала участие в конкурсе романсов, а я была в жюри. Тогда я отдала свой голос другому человеку, а Нонну поставила на второе место. Просто другой романс понравился больше. Но теперь, спустя время, понимаю, как я была не права. В таких ситуациях нужно поддерживать друзей, помогать своим… Тем более если речь о близких людях.
На другом фестивале, уже в Мурманске, я познакомилась с Олей Кабо, которая стала не просто подругой, а родным человеком. Мы на одной волне и в творчестве, уже десять лет гастролируем с тремя музыкально-поэтическими спектаклями, два из них посвящены Ахматовой и Цветаевой.
Удивительным образом кинотусовка стала для меня своей, она меня приняла и дала много возможностей. В отличие от моего профессионального — музыкального — сообщества, в котором меня стали замечать только после участия в шоу «Голос». «Боже, Нина, вы же звезда, вы такая талантливая! Где вы были все эти годы?» Остается только улыбаться в ответ на такое лицемерие. Я на сцене уже тридцать с лишним лет. Но певице — одной, без продюсера — сложно выжить в мире шоу-бизнеса. Я же выбрала путь одиночки, он был совсем непростым, но я ни о чем не жалею.
Моей спиной, крепким тылом всегда была семья и дом в родном Рыбинске. Эстрадный оркестр моего отца Аркадия Шацкого гремел на всю страну, с детства меня трудно удивить общением со знаменитостями. Мы часто бывали в Звездном городке, я маленькой сидела на коленях у командира отряда космонавтов Берегового. С тех пор мы дружны с Валентиной Терешковой и ее дочерью Леной. Часто бывали в Москве, на лучших площадках. Однажды я выступала с папиным оркестром на сцене Кремлевского дворца, в белом платье со школьного выпускного, и меня выбрали королевой бала молодежи и студентов. Ведущий спрашивал: «И кем же работает наша королева?» Я отвечала: «Заведующая сельским клубом», а все смеялись, думая, что это шутка. Но это была чистая правда. В Рыбинске мы были самой знаменитой и уважаемой семьей, на улицах люди оборачивались нам вслед: «Это же Шацкие». Жизнь моя на родине могла стать легкой и беспечной, но папа всегда думал о будущем. «Понимаешь, — говорил он, — судьба непредсказуема. Завтра мы с мамой поедем по Волге на катере, он сломается, не дай бог, мы утонем, и ты останешься одна. Ты должна научиться жить самостоятельно». И они с мамой не хотели, чтобы я оставалась в Рыбинске. Да я и сама всегда грезила Москвой.
Пела я с детства, но папа считал, что я еще недостаточно готова, чтобы поступать в какое-то музыкальное заведение. Мы приняли решение, что я получу для начала другую специальность — «управление в области культуры». Но чтобы поехать в Петербург и поступить в вуз, который сейчас называется Гуманитарный университет профсоюзов, нужно было получить направление. И иметь стаж, минимум год работы, причем в сельской местности. Мои родители могли бы сделать любую справку. Но они сказали: «Нет, ты будешь честно работать этот год». Так я стала заведующей клубом мукомольного завода. Каждый день два часа уходило на дорогу, я возвращалась домой в ночи после последнего киносеанса. Причем мне надо было давать кассу, но шиш ты получишь хороший кассовый фильм в сельский клуб. На помощь приходила мама, звонила в кинопрокат и просила дать хит в виде исключения. Помню, однажды прислали «Знахаря». И в клуб со своими табуретками пришли все жители поселка.
А на последнем курсе своей профсоюзной школы я поступила в вокальную студию мюзик-холла. Уже понимала, что хочу петь и ничем другим заниматься не смогу. В профсоюзной школе мне выдали козырное распределение — в отдел международного туризма в Ярославле. И параллельно обнадежили в мюзик-холле: «Нин, ты там заканчивай и приноси документы, мы тебя оформим». Но когда я пришла устраиваться, меня не взяли. С жесткой критикой, что я не артистична, профнепригодна... У меня был такой стресс, страшнее, наверное, я в жизни ничего не испытывала. Весь организм оказался сломан, начались жуткие проблемы со здоровьем. И хотя у меня на руках было изумительное распределение на «хлебное место», я понимала, что не хочу в Ярославль. Осталась в Петербурге. Чудом сняла комнату дверь в дверь от вуза, прямо из подъезда в подъезд, на берегу Невы. Хозяйка — алкоголичка с туберкулезом, в квартире не было горячей воды, ржавая ванна прямо на кухне, восемь метров комната…
«Слушай, ушла Вайкуле из варьете. Нужна певица!»
Мне нужно было все же съездить в Ярославскую область за откреплением, которое мне с радостью дали — в отдел международного туризма конечно же нашлись желающие среди своих. После пошла гулять на Волгу. Вижу, стоит знакомый корабль. На нем я проходила практику культорганизатором во время учебы, отработала целое лето, прыгала в мешках с туристами, вела концерты. Подружилась с директором круиза, со всеми, кто работал на теплоходе. В общем, я понеслась туда с визгом. А директор круиза, увидев меня, говорит: «Умоляю, горим, выручай! Будем ссаживать через два дня культорганизатора в Нижнем. Работать некому. Можешь поехать с нами?» Это было еще до Жарикова и «Созвездия», но тоже теплоход, и тоже срочно. Конечно, я рванула с ними, привела свои мозги в порядок. И вернулась в Питер с твердой уверенностью, что теперь точно не уеду. Устроилась работать в варьете, правда бесплатно. Официально меня не могли взять на работу без прописки. Договорились так: в варьете я выступаю без денег и без документов, но мне дают возможность подрабатывать на кооперативных концертах пару раз в месяц. И мне этого хватало, чтобы прожить. Правда, на педагога по вокалу денег, увы, не оставалось. Отрабатывала занятия тем, что стояла в очередях за продуктами для своего педагога. А очереди тогда были ужасные. Находились и другие поручения: поди туда, принеси то. Но я терпеливо прислуживала, лишь бы получать необходимые знания и опыт. Конечно, то обучение не идет ни в какое сравнение с педагогом, которого я нашла потом в Москве. Тридцать лет я занимаюсь у Натальи Зиновьевны Андриановой, и все, что сейчас умею, — ее заслуга.
Тогда, в начале 90-х, я встретила в Питере знакомого из Риги. «Слушай, в Юрмале после ухода Лаймы Вайкуле из варьете ищут певицу. Поехали!» И вот я еду в Латвию, с нуля. 90-й год, зима, живу в гостинице «Рига». Если бы на моем месте была девочка другая, легкая, конечно, она бы воспользовалась. Все же почти Европа, куча возможностей. Но я была зажатой, ни с кем не знакомилась. Ходила на репетиции, потом просто гуляла по Риге и опять закрывалась у себя в номере. У меня было ощущение, что я живу в яйце, хочу оттуда вырваться, но скорлупа меня не пускает. А весной мы поехали обкатывать программу в Кишинев. На всю оставшуюся жизнь я напелась тогда под фонограмму: вся программа шла под «плюсовку». Для вида открываешь рот, а какие звуки издаешь — непонятно. Я чуть петь не разучилась. Репертуар тоже легковесный. И в это время выходит песня Талькова «Россия». У меня потрясение. Я хочу петь такую музыку, как Тальков, а не открывать рот под ваше «Бамболео»! Меня звали в европейское шоу, а привезли в Кишинев петь «под фанеру». И даже это не все! Нельзя сказать, что шла открытая торговля певицами, но девочкам предлагали более тесное общение с нужными клиентами. Это меня просто возмутило! В общем, я разругалась вдрызг с руководителем шоу и вернулась в Рыбинск. А там тоска. Делать нечего. Отец перед этим полгода находился под следствием, на него писали анонимки, и оркестр прекратил существование в том виде, как был раньше. Я металась. Мысли были — в Москву, надо в Москву, как в «Трех сестрах». Но перед этим я поехала в Питер, забрать какие-то вещи, посмотреть, что там. Зашла в свое варьете, и мне предложили вернуться. Уже на хороших условиях, обещали комнату и платить 750 рублей в месяц. А средняя зарплата инженера была — 150 рублей. Говорю: спасибо, но мне бы в Москву, хочу участвовать в телевизионном конкурсе «Ялта». Это был конкурс, дававший дорогу молодым исполнителям…
В Москве я первым делом пошла в Москонцерт: «Может, есть какая-то работа?» На меня смотрят — есть. Сергей Пенкин ушел из варьете в «Интуристе», ищут солистов. Я пришла на прослушивание, пою, хозяйка — жена руководителя не слушает: «Мне все равно, какой голос. Главное, что на тебе мои платья хорошо будут смотреться». И меня взяли в это козырное место. Сколько, говорят, ты хочешь получать? Нагло говорю, в Питере платили 750 рублей. «Хорошо, мы столько же заплатим»...
Начинаю работать. На реставрацию закрыты все рестораны Москвы: «Метрополь», «Националь», в центре работает только «Интурист», попасть туда невозможно. Все богатые люди хотят попасть на шоу, а среди них конечно же криминал. Девяностые на дворе. Папа переехал в Москву, снял комнату неподалеку от меня и каждый вечер приходил меня встречать. Потому что реально опасно было в Москве по ночам из «Интуриста» возвращаться. Однажды я вышла с работы, а папа еще не пришел. Ко мне пристроился кавказец: мол, что ты тут стоишь? Я наивная, отвечаю как есть: «Папу жду». А он подумал, что папа — это как мамка у проституток. Я уже рыдаю: «Это правда мой настоящий папа!»
Игорь Крутой так и не понял, что произошло
Устраиваясь в «Интурист», я не скрывала, что моя главная задача — это конкурс «Ялта». У меня уже была написана песня на стихи Ахматовой — «Я пью за разоренный дом…» Мне говорили: «Нина, ты в своем уме? Это развлекательный конкурс, кто даст спеть Ахматову?» Но я убеждала редакторов: это мой репертуар, неформатный. У меня была цель — показать себя на конкурсе «Ялта» настоящую. Это был самый крутой конкурс того времени. Песню для отборочного тура для меня написал папа. Там были смешные мелодия и слова, и я попала в полуфинал. А полуфинал уже показывали по Центральному телевидению, и мне разрешили исполнить Ахматову, с которой я прошла дальше. Начала готовиться к финалу и поняла, что у меня нет достойной песни, с которой могу победить. А другой итог меня бы не устроил. И я отказалась от участия в финале. Мне кажется, что Игорь Крутой, который занимался «Ялтой» и был знаком с моим отцом, так до конца и не понял, что произошло. И до сих пор не простил мне отказ.
В это же время, пока я работала в варьете и участвовала в «Ялте», Кобзон и Брунов проводили в Сочи конкурс «Королева» среди профессиональных певиц. У Иосифа Давыдовича в «Интуристе» был офис, он видел наше шоу, обратил на меня внимание и предложил принять участие в их конкурсе. Программа была насыщенная: мы должны были петь, танцевать, ходить по подиуму и… раздеваться. Не догола, но с элементами стриптиза. Такой конкурс красоты для певиц. Тренировали нас изумительно, оттачивали все движения. И вот на одну из финальных репетиций пришел папа. Увидел мой легкий стриптиз, после чего сказал: «Ты никуда не поедешь, это конкурс не для певиц». — «Ну, папа!» И тут первый и единственный раз в жизни папа дал мне пощечину. В общем, я не поехала. Кобзону объяснила, что у меня другое амплуа. И Иосиф Давыдович был настолько тактичен и деликатен, что потом ни разу не упрекнул меня за тот демарш. Сейчас я бы придумала другую причину, чтобы не обижать человека.
Спутали с женой Леонида Филатова
В те времена мое сценическое имя было Нинэль. Позже Максим Дунаевский, с которым мы готовили большой проект, сказал: «Зачем вам быть Нинэлью? Это имя в России никогда не станет звездным. Вы же в жизни Нина, пусть и на сцене будет Нина». Я не подумала, что меня могут путать с другой Ниной Шацкой — женой Леонида Филатова. Мне казалось, мы в разных нишах: она — актриса, я — певица. Но выяснилось, что Шацкая тоже поет, и даже наша разница в возрасте для многих не очевидна. Лично мы никогда не сталкивались. Я читала ее интервью, кто-то ввел ее в заблуждение, она пожаловалась, что я куда-то ходила, выдавала себя за вдову Филатова. Для меня это очень печально, потому что я никогда не была самозванкой.
Была еще одна неоднозначная история, в которой я косвенно стала жертвой ошибки. Сергей Проханов с Александром Журбиным ставили в Театре Луны музыкальный спектакль «Лиромания», и мне предложили сыграть изумительную маленькую роль, призрака жены короля Лира. Прислали график репетиций — и вдруг перестали вызывать в театр, сыграли премьеру с другой актрисой. Я подумала, наверное, не вытянула роль. Но спустя время оказалось, что Сергей Проханов, худрук Театра Луны, попенял Журбину. Дескать, зачем он меня привел, если я в это же самое время репетирую премьеру у Райхельгауза в театре «Школа современной пьесы», «Чайку», тоже по музыке Журбина. Но там играла не я, а Нина Шацкая-Филатова! Думаю, если мы когда-нибудь все же увидимся, то посмеемся над этим случаем. Я считаю, что ее самоотверженность по отношению к мужу заслуживает колоссального уважения, и об этом я тоже обязательно скажу. Мы, кстати, однажды общались с Леонидом Филатовым, нас представили друг другу. В Театре эстрады была презентация его книги, меня к нему подвели и сказали: «Вот это та самая Нина Шацкая». Он попросил меня спеть, послушал и сказал: «Очень хорошо, достойно носите это имя и фамилию».
Я так подробно рассказываю о людях, связанных не с музыкой, а именно с кино, потому что они подарили мне много впечатлений, перспектив, путешествий. Меня все время приглашали работать, в «Детектив Клуб», потом звали в круизы в компании знаменитых артистов. Пусть бесплатно — за еду, за каюту, за впечатления, — но зато я увидела половину мира. Я обожаю воду, море, океан. Корабли давно стали символом перемен в моей жизни. Выяснилось, что я совсем не боюсь штормов. И я всегда выходила на палубу, чтобы насладиться стихией. Таким же смельчаком был и Анатолий Ромашин. Если мы попадали в один круиз, то всегда встречались наверху, когда начиналась качка.
Я неоднократно принимала участие в концертах памяти Владимира Высоцкого, которые проводили Борис Хмельницкий и Александр Панкратов-Черный. С концертными программами мы выезжали и за границу. В Германии в зрительном зале была Елена Образцова, после моего выступления она подошла к сцене, сняла со своей руки кольцо тонкой работы и надела мне на палец. Это дорогой подарок, который я храню как талисман.
