Всего каких-то десять лет назад верный друг Гарри Поттера мечтал о фургоне с мороженым. Сейчас он грезит уже о производстве шляп. Что ж, самое время подумать о будущем: работа над последней серией саги «Гарри Поттер и Дарысмерти» закончена, и фильм отправился в большое плавание по кинотеатрам мира за своими миллиардами.
«Теперь я, пожалуй, займусь дизайном шляп.
Ну, знаете, такие… У меня уже и эскизы есть», — говорит артист и хитро поглядывает из-под своих рыжих вихров, проверяя, насколько правдоподобно звучит его история. Руперт Гринт, единственный из знаменитой троицы накануне премьеры отданный на растерзание журналистам в легендарном лондонском отеле «Claridge’s», нервно потягивает кока-колу из банки и теребит край скатерти. И изредка переключается на шнурки своих потрепанных кед. Никогда не скажешь, что этот 22-летний рыжий парень получает по пятнадцать миллионов долларов за фильм.
— Каковы ваши ощущения, ведь с премьерой последней части «Гарри Поттера» заканчивается серьезная часть вашей жизни?
— О, ужасно странно. Не могу никак поверить, что все закончилось, закончились тяжелые времена.
И у меня внутри что-то еще отрицает, не верит, что это может быть конец...
— Ходят слухи, что Джоанна Роулинг будет и дальше писать историю Гарри Поттера, вы готовы к продолжению?
— Конечно, будучи фанатом книг Джоанны, я с удовольствием буду их читать. Но что касается фильма… Не думаю, что в нем будет место для Рона. Смотрите: в последней сцене ему тридцать шесть лет, и не могу сказать, что я выгляжу правдоподобно в роли тридцатишестилетнего семьянина с животиком и в вельветовых брюках. В общем, я сильно удивлюсь, если мне предложат продолжение. Не знаю, о чем будет писать Джоанна, но, думаю, это будет скорее история детей, ну или, в конце концов, приквел — как встретились Лили и Джеймс, как вообще вся история начиналась.
— Вы были рады снять с себя эти вечные огромные вязаные кофты, которыми так славился Рон Уизли?
— Конечно!
Несмотря на то, что некоторые из них были связаны чуть ли не Дольче с Габбаной, они были ужасно неудобные и колючие.
— По сюжету их все связала мама Рона, которую играла Джули Уолтерс, у вас с ней наверняка сложились теплые отношения?
— Да, она знает нас всех с детства, так что во многом она для нас как мама, очень теплая, сердечная...
— А кто из актеров больше всего вас поразил за эти десять лет?
— Я восхищаюсь Аланом Рикмэном.
Казалось, он ни на минуту не расстается со своим Снэйпом. Даже вне съемок он создавал вокруг себя такую странную, пугающую атмосферу. На самом деле, несмотря на то, что он производит впечатление недоступного человека, с ним очень приятно поболтать.
— Вы довольны последним фильмом?
— Моя роль сильно изменилась, Рон стал неуравновешенным, злым, это гораздо интереснее. И несмотря на все те ужасные вещи, что происходят в фильме, он влюбляется. Это серьезный момент в его жизни. И мне нравится мрачная атмосфера фильма. Хотя, пожалуй, многовато смертей. Я помню, когда мы снимали сцену в Хогвартсе после битвы, где на полу, на носилках лежат раненые и убитые накрыты одеялами, на площадке была абсолютная тишина. И казалось, все по- настоящему плачут.
Очень впечатляет.
— А вы плакали? В последнем фильме есть о чем поплакать.
— Нет, не плакал.
— Потому что вы мужчина, а мужчины никогда не плачут?
— Ну да, примерно. На самом деле я почти был готов расплакаться в сцене после битвы, когда уже все закончилось, где мы втроем стоим на мосту. Для меня это такая, может немного глупая, параллель с тем, что происходит в нашей жизни. Наш фильм закончен, битва закончена, конец всего... Мне обычно приходится постараться, чтобы выдавить из себя слезы. Но в последний день съемок мы все плакали. Вообще это был очень печальный день. Мы паковали вещи — все, что накопилось на студии за все эти годы.
Игрушки, которые я принес туда, когда мне было одиннадцать. Я просто не понимал, насколько сборы будут тяжелыми. Мы все плакали. В течение десяти лет мы почти каждый день проводили вместе, и вот теперь нам надо расстаться. Такие вещи трудно принять.
— Думаете, вы все трое останетесь друзьями?
— Я думаю, да. Хотя Дэн сейчас в Нью-Йорке играет в театре, Эмма вообще непонятно где… Но почему бы и нет. Это был уникальный опыт, очень редкий. Да, я понимаю, что теперь нам будет труднее встречаться, у каждого начинается собственная жизнь, но иногда-то сможем видеться.
— Давайте о приятном. Поцелуй Эммы. Вы его все-таки получили… — О да!
Но то было на самом деле не просто. С одной стороны, все эти романтические чувства вырастают из предыдущих шести фильмов. В последней части Рон и Гермиона уже парочка, ходят все время держась за руки и все такое. И нам приходилось делать вид, что мы верим в это, что на самом деле хотим поцеловать друг друга. Но в действительности все вовсе не так. Так что это был довольно неловкий момент. Но приятный. Это была всего одна сцена, и мы сделали четыре дубля. И после первого дубля было совсем легко. Кажется. Черт, я совсем не помню, как все было… Знаете, мы ведь встретились, когда Эмме было девять, а мне — 11. И все эти годы вместе росли, были довольно близки. Так что она для меня как родственница, друг, но не любимая девушка, конечно.
— Это все равно что целоваться со своей бабушкой?
— Ага, примерно так.
Целовать родственника совсем не то, что целовать девушку. Хоть я надеюсь, что поцелуй наш получился как надо. Всего четыре дубля. Мы легко отделались.
— Как менялось ваше отношение к фильму с момента, когда вы впервые попали на площадку «Гарри Поттера»?
— Сначала для меня съемки были одной большой вечеринкой. Я не ходил в школу — а кому это не понравится? Я не очень любил учиться, и тут это приглашение, так неожиданно, и я вдруг оказался в какой-то сказке. И игра, сама актерская профессия для меня была второстепенным делом. Но со временем я уже не чувствовал себя так свободно, это стало скорее работой, чем удовольствием. И мне уже были важны другие вещи: то, как я играю, что говорит режиссер, где мне нужно стоять и почему.
— Кажется, учиться вы так и не полюбили…
— Да, точно.
В какой-то момент мне показалось, что учиться и сниматься — это слишком тяжело. И когда я окончил школу, то не думал идти в колледж, в моей семье колледж всегда был лишь одной из возможностей, но не главной. И я предпочел смотреть телик. Знаете, все эти дневные шоу. Они забавные.
— Удивительно, что вы еще живете с семьей и, в общем, не были замечены таблоидами во всяких неблаговидных поступках.
— Меня никогда не привлекал такой образ жизни, если честно. Хотя, конечно, стереотипы очень сильны. Ну что еще делать молодому актеру, как не слететь с катушек — он просто обязан быть хотя бы немного сумасшедшим.
К счастью, этого пока не произошло. Студия, где мы снимались, находится совсем недалеко от моего дома, так что на все выходные я возвращался к семье. Она удерживает от глупостей. Если бы мы снимались в Америке, далеко от дома, тогда да…
— Вы не думали уехать теперь от родителей, вам же двадцать два уже?
— Конечно, мне придется это сделать. И иногда я уезжаю. У меня есть квартира в Лондоне. Но думать всерьез, что смогу жить без родных и близких, я пока не могу. Я столько лет провел среди людей, среди большого, даже огромного количества людей, что для меня совершенно ненормально быть в одиночестве. И я пока страшусь думать, что будет, если я останусь один в своей лондонской квартире.
— Скажите еще, что заработанные деньги отдаете родителям?
— Ну знаете…
Понимаете… Деньги не являются для меня главной причиной и результатом всех моих действий. Честно говоря, всеми деньгами управляет отец. И я даже не знаю, сколько там…
— А как же все эти «Range Rover», «Мини» с дверями от «Lamborghini», которые вам приписывают?
— У меня еще миниатюрные поросята есть…
— Говорят, вы купили миниатюрных осликов, чтобы поросята не скучали…
— Ну да, я многовато, пожалуй, трачу.
И в основном на всякие дурацкие вещи. Не считая квартиры в Лондоне и дома недалеко от родительского в Хартфордшире. Но я, честно, не знаю, что делать с этими деньгами. На что мне еще их тратить? Мне кажется, что все это немного слишком для меня. Мы не заслуживаем того, что получаем, вот честно.
— Ну а как же девушки? Они в большинстве своем любят подарки…
— Да я был слишком занят последние годы, и как-то постоянных отношений не получалось. Ну да, меня видели несколько раз с девушками, но все это несерьезно. Сейчас я свободен, так что жду от жизни чего-то нового.
— А вам удается вообще оставаться неузнанным на улицах, в пабах, на концертах? Говорят, вы надеваете маску утки, чтобы сходить с друзьями на концерт…
— Ну, это было один-то раз всего.
Вообще, такая известность развивает инстинкты. Сначала ты слышишь, как люди вокруг произносят твое имя, потом начинаешь чувствовать, как на тебя пялятся. А вообще, все зависит от того, где ты. Здесь, в Британии, люди более сдержанны. В Америке творится просто настоящее безумие: крики, свист, все хотят, чтобы я им что-то подписал. Однажды мне пришлось подписываться на татуировке, которая была сделана на руке. Там были изображены Дэн и Эмма. Самое глупое, что татуировка была сделана у сорокалетнего мужика, честно, ему было лет сорок, не меньше. Ужасно нелепо. Хотя татушка была клевая.
— А вы не боитесь, что навсегда останетесь Роном для зрителей? Сейчас, после завершения «Гарри Поттера», от вас троих ждут доказательств вашей исключительности…
— Да, я боюсь, что навсегда останусь рыжим мальчишкой из «Гарри Поттера».
— Может, перекраситься?
Ваш коллега Том Фелтон, который играл Драко Малфоя, например, говорит, что больше не хочет быть блондином.
— Ну, то, что я рыжий, — свершившийся факт. Так что мне придется жить с этим и дальше. Надеюсь, у меня будет возможность уйти от Рона Уизли, играть другие роли.
— Такие, как в «Вишневой бомбе», где вы играете плохиша и даже занимаетесь любовью на глазах у зрителей?
— Ну примерно. Я хотел найти более взрослую роль, у меня никогда не было проблем с тем, чтобы осознать, что я уже не ребенок, меня не пугает то, что я становлюсь старше. Но с «Вишневой бомбой» мне некогда было подумать. У меня случился перерыв в съемках, я прочитал сценарий, а через неделю уже оказался в Белфасте на площадке. Это был по-настоящему малобюджетный фильм. Мы снимали по десять сцен в день, и на одну сцену могло уйти пятьдесят дублей. Это серьезное испытание. Но мне очень понравилось, такой темп мобилизует все твои силы. Это полезный опыт.
— И любовная сцена тоже?
— О, это ужасно. Я чудовищно неловко себя чувствовал. На тебя смотрит двадцать человек, вся группа, да еще и камеры направлены на тебя. Я много читал в газетах о том, как актеры снимаются в подобных сценах.
Поверьте, все гораздо ужаснее. Для меня, во всяком случае.
— Вы когда-то говорили, что будете учиться в актерской школе, чтобы стать величайшим британским актером. Эта мечта еще жива?
— Да. Я все еще хочу быть актером, раньше все было несерьезно. Играя в школьных пьесах, я не думал делать кино своей профессией. Это было просто баловство, для удовольствия. Пожалуй, именно последний фильм утвердил меня в мысли, что неплохо было бы продолжать. Потому что чем дольше я работал, тем больше втягивался. И теперь я думаю: ну а чем еще я могу заняться, что еще умею?
— А как же знаменитый фургон с мороженым?
— У меня уже есть фургон. Но, знаете, торговать мороженым не так просто, как кажется. Берешь ведро мороженого, закладываешь в машину, нажимаешь кнопку и тянешь рычаг. Вроде бы несложно. Но у меня не получается этот завиток наверху. Такой легкий завиток. Это чертовски сложная техника, и я пока ею не овладел. К тому же водить настоящий фургон тоже довольно непростое занятие. Так что я пока только осваиваю работу мороженщика.
Лондон