Такой был ритуал — отмечать каждый удачный этап пельмешками. Мясо (непременно трех видов: говядину, свинину и баранину) Герасимов выбирал сам. Крутить его в мясорубке доверял мужчинам-актерам, а за лепку усаживал всю группу. Пельмени под руководством Сергея Аполлинариевича делались крошечные — такие, чтобы можно было положить в рот целиком. Для варки он брал огромную кастрюлю, добавлял в воду всякие специи, осторожно опускал в кипяток несколько сотен завернутых «ушками» малепусечек, а потом половником разливал кулинарный шедевр по глубоким тарелкам.
Наесться этой вкуснотищей было невозможно!
Для успокоения собственного самолюбия скажу, что не у меня одной на съемках «Тихого Дона» поначалу были проблемы. Над сценой, где Степан избивает Аксинью, мучились несколько дней. Наверное, Элина Быстрицкая боялась выглядеть на экране некрасивой, поэтому ничего и не получалось. Сергей Аполлинариевич пытался воздействовать на нее разъяснениями: «У казаков, как и у цыган, муж жену за блуд убить мог. На глазах у всего села — и никто бы не вступился. Считали: за дело. Если вдруг понесла от другого — кованым сапогом прямо в живот, чтобы скинула. Понимаешь?»
Элина кивала, звучала команда «Мотор!» — Герасимов снова морщился и переходил на крик: «Когда он тебя бьет, ты пыль жрешь!
Лицо от ужаса перекошенное, боль в нем, страх! Забьет же до смерти!»
Когда стало ясно, что словами результата не добиться, Герасимов размахнулся и с силой ударил Элину по лицу. Она упала, губы задрожали, на глазах появились слезы. «Снимать ее! Быстро!» — скомандовал режиссер.
Кому-то подобный метод покажется непозволительным, но результат-то был! И сцена, где муж избивает Аксинью, в фильме — одна из самых сильных!
Со мной после съемок первого эпизода у режиссера особых «заморочек» не было. Поняв натуру Дарьи — бесшабашную, непредсказуемую, но в то же время добрую и открытую, я уже знала, как она поведет себя в тех или иных обстоятельствах. Как будет смотреть, как поправит волосы, как улыбнется.
Приближался день, когда нужно было снимать эпизод самоубийства Дарьи.
Стоя на берегу Дона, Сергей Аполлинариевич размышлял вслух:
— У берега снимать нельзя: вода от ила мутная. Придется поставить камеру на плот. Дарья входит в воду, потом плывет. По-мужски, загребая мощными, резкими взмахами. На середине реки кричит: «Прощай, Дуняха!» — и уходит на дно.
Я стояла рядом и чувствовала, как вдоль хребта ползет струйка пота. Наконец решилась подать голос:
— Сергей Аполлинариевич, я плавать не умею.
Он обернулся и посмотрел расширившимися глазами:
— Как?
Ты же с Волги!
— Вот в этой Волге я три раза и тонула. В последний — еле откачали, — и едва не срываясь на плач: — Я воды бо-о-юсь!
— Ничего! — пресек попытку разрыдаться режиссер. — Есть у нас в группе человек, который тебя в два счета плавать научит. Петя, иди-ка к нам!
Петром звали каскадера-тренера, который ставил в картине конные трюки. Но каждое утро группа наблюдала, как он играючи переплывает Дон — туда и обратно.
Через пару дней я уже хорошо держалась на воде и могла без передышки преодолеть метров двести.
Правда, только вдоль берега. Если вдруг казалось, что, встав, не нащупаю ногами дно, впадала в панику.
В предложении Петра прокатиться на лодке никакого подвоха не усмотрела. Разместились на «судне» вчетвером: я, каскадер и еще двое актеров из массовки. Доплыли до середины Дона, и тут мои спутники начали лодку раскачивать. Я кричу: «Прекратите!», а они ржут. В конце концов лодка перевернулась. Я от страха начала молотить по воде руками. Сквозь плеск расслышала голос Петра: «Успокойся! Восстанови дыхание и плыви к берегу. Широкими гребками, как я учил. Давай, давай!»
Выползла на берег, не чувствуя ни рук, ни ног. Но счастлива-а-ая! Мне теперь до середины реки доплыть — раз плюнуть.
Привыкший все доводить до совершенства Герасимов не удовлетворился ни первым, ни пятым, ни одиннадцатым дублем. Двенадцатый вроде его устроил, но тут стало садиться солнце: «А давайте-ка еще один раз, на фоне заката!»
Доплываю до места, где должна утонуть, кричу: «Прощай, Дуняха!» и ухожу под водой в сторону, чтобы стоящая на плоту камера могла зафиксировать сомкнувшуюся над моей головой гладь.
Все, можно выныривать на поверхность, но... не могу! Налитое свинцом от усталости тело идет ко дну. Вот уже вижу, как мимо проплывают рыбки, как колышутся водоросли...
Вытащил меня на плот Петя. Сиганул в воду как был: в футболке, брюках и кедах. Однако донской водички я нахлебаться успела.
Одно утешение — именно этот, тринадцатый, дубль вошел в картину.
Еще шло озвучивание «Тихого Дона», как на меня посыпались новые предложения: сняться в фильме «Кочубей», в трехсерийной ленте «Поднятая целина».
