Маша росла очень скромной, тихой, всего боялась. Бывало, просит:
— Оль...
— Ну, что тебе надо? — вопрошает младшая, недовольная тем, что отвлекли от каких-то ее детских дел.
— Свет зажги в комнате, а то темно и страшно.
— Бери швабру и зажги сама!
Такой боевой Оля и осталась. Вася ее называл «пенек березовый». В школу пошли — сначала Маша, Оля годом позже. Машенька и там всего стеснялась, а Оля жаловалась:
— Мама! Маша ну ничего сама не может!
— Ты ей помогай, если она боится и стесняется.
Отец обеих одинаково любил, но Машу иногда боялся на руки взять. Очень уж она нежная — положит головку на плечо и затихнет. А Ольга — боевая подруга: принималась копошиться, дергать папу за волосы, за уши, Вася, смеясь, отбивался.
Вечером, когда дочки засыпали, мы с ним засиживались на кухне вдвоем — пили чай, беседовали. Его любимое место — за столом у окна. Все чаще повторял: «Вот бы пожить хотя бы до шестидесяти пяти!» Ему, видимо, казалось это ужасно далеким — шестьдесят пять и так много — эти «лишние» двадцать лет. Васе-то было всего сорок пять...
Вдруг вспомнилось, как однажды ехали в такси, Вася с Машей и Олей сзади сидели, а я впереди на пассажирском сиденье. Проезжали мимо церкви на Шереметьевской, вдруг водитель произнес — запомнила на всю жизнь:
— А это «Нечаянная Радость».
Храм так называется, где находится икона «Нечаянная Радость», — верующие ходят сюда поклониться и помолиться.
— Да? — охнули Маша с Олей. — А радость бывает «чаянная»?
— Бывает, — сказал водитель.
— Папа, а какая — «чаянная»? — спрашивает Оля.
— «Чаянная» — это когда я еду с вами и с мамой.
Батюшке говорю своему, отцу Никону:
— Я его, Шукшина, любила безумно!
Он в ответ:
— Лидия Николаевна, безумно любить не надо...
Когда Васи не стало, похоронить собирались на каком-то немецком кладбище — руководство Дома кино так распорядилось. Уже была вырыта могила. Мне-то все равно, то или другое, я в лежку лежала, не верила, что он умер. Брежнев и Косыгин «Калину красную» посмотрели — вынесли вердикт буквально в последний момент: «Все-таки Новодевичье!» Но никаких почестей, наоборот, на похоронах не присутствовали ни телевидение, ни радио. Запретили! Единственный телеоператор — друг кинооператора Васиных фильмов Толи Заболоцкого — пришел со своей камерой и втихаря что-то снимал. Прощание тоже организовали друзья во главе с Толей.
