Но больших ролей я ждала недолго. Нина Заречная стала настоящим подарком, ведь мои педагоги, в том числе Татьяна Васильевна Доронина, говорили:
— Непонятно, кого ты вообще можешь играть... Не инженю и не героиня.
В те годы с амплуа было строго. Я отвечала:
— Много чего могу! И комедийного, и трагедийного. Я синтетическая!
На мое счастье, в «Чайке» сменили Треплева, его стал играть Миша Ефремов. Потребовалась невысокая героиня. Кроме меня ему никто не подходил. Следом меня утвердили на главные женские роли в «Кабале святош» и «Амадее».
— Как вас приняла труппа?
— МХАТ — это серьезная конкуренция, там следует выживать. К тому же туда я пришла невесткой Ефремова, соответственно, было много недовольных. Олег Николаевич говорил: «Ну а кто может лучше? Скажите мне... Вот поэтому она и играет».
Ему ни разу не было за меня стыдно или неловко, в этом уверена. С «дедовщиной» я сталкивалась — как без этого. Если поставить себя на место другого человека, становится все понятно. Ну действительно, почему ОНА?!
Реагировала спокойно, не обижалась, чувствуя состояние, настроение тех, кто завидовал и даже негодовал. Понимала их, наверное потому, что никогда не ходила ни у кого из власть имущих в любимчиках, начиная со школьных лет. На курсе в ГИТИСе педагоги тоже меня не выделяли. И хорошо! «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
Несмотря на зависимость самой профессии, мне всегда хотелось внутренней свободы и НЕзависимости. Считала необходимым, хорошо делая свое дело, говорить то, что думаю. И о спектаклях, и о режиссерах, и о коллегах — почему нет?
В юности я легко позволяла себе правду. А с возрастом стала терпимее. Как-то в буфете сказала Золотовицкому:
— В искусстве надо быть толерантным.
— От кого я это слышу?! — изумился Игорь.
— Подросла.
— Любители правды обычно находятся в окружении врагов.
— Я никому не хамила, просто вела себя независимо. Однажды с Сережей Колтаковым стояли около доски объявлений и с изумлением перечитывали: «Артистам Добровольской и Колтакову объявляется выговор за каботинство и амикошонство».
— А что это такое? — спросила я.
— Амикошонство знаю — это фамильярность...
— Второе — примерно о том же.
Сережа в ответ смеялся:
— Говорила Лавровой «ты»? Вот и получи!
Я действительно не понимала, как на сцене, во время совместной работы, когда перехлестывают эмоции, выкать коллегам. Умные и талантливые это понимали и не реагировали на мое «ты». А кого-то задевало, мои эмоции воспринимались как личное оскорбление. Но в работе так нельзя! Мы же делаем общее дело.
— Кто-то из «взрослых» заступался за вас?
— Мы дружили со Смоктуновским. Он был членом худсовета, и когда на меня кто-то нападал, говорил: «Не трогайте Добровольскую. Она талантливая!»
