Правда, засыпал он мгновенно: сложит руки на груди, как йог, и через три секунды уже спит сном младенца.
— И действительно у вас началась жизнь, совершенно не похожая на жизнь других семейных пар, как вам и обещал Филатов?
— Внешне все выглядело прекрасно. В театре нас считали красивой счастливой парой. И года три я думала, что так оно и есть… Через какое-то время театр в обмен на мою комнату дал нам однокомнатную квартиру на Андроньевской, близко от театра. И только через год мне разрешили прописать туда Леню. Там же неподалеку жили Шацкая с Золотухиным.
У Лени со мной была странная связь… Я при нем была скорее помощником, секретарем. Не могу сказать, что чувствовала его любовь, но мне казалось — он во мне нуждается, ценит мое мнение. Бывало, разбудит меня ночью и зачитывает только что сочиненный отрывок: «Ну как тебе? Какая строчка лучше?» Я спросонья отвечала: «Вот эта». Он торжествующе говорил: «Точно! И я так думаю». А еще нас объединяла общая страсть. Мы оба были киноманами и могли часами обсуждать какой-нибудь фильм. Он знал мировое кино лучше любого киноведа.
Может быть, благодаря этому совпадению вкусов мы столько и продержались, а может быть… потому и разошлись. Он часто спрашивал мое мнение о своих работах, а я, честно говоря, не жалела его и говорила то, что думаю, наивно полагая, что этим помогаю.
А мужики не любят критики. Он иногда удивлялся: «Я думал, это только мне видно!» И потом все равно вызывал меня на разговор: а как тебе это, а как то?.. Первое время мы с ним бесконечно разговаривали, особенно по ночам. У него было удивительное чувство юмора. Он так виртуозно матерился! Поначалу мне его мат казался даже изящным, и я ему это прощала. А еще он мог совершенно гениально преподнести любую простую историю. Я была влюблена в его мозги! А внешность его мне скорее мешала. Не могу сказать, что в моменты интимной близости у нас было полное совпадение. Но мне бы не хотелось говорить об этом…
— Но ведь Филатов был очень интересным мужчиной и даже секс-символом страны одно время?
— К сожалению, я так никогда не считала.
Кстати, Леня в то время тоже был невысокого мнения о своей внешности. Когда в первый раз снялся в кино, он не мог смотреть на себя на экране: «Какой ужас!» А я его успокаивала и старалась сделать все, чтобы муж всегда выглядел элегантно. Незаметно моя жизнь ушла на второй план и началась жизнь ради Лени. А главное, я считала, что так и должно быть…
Я хотела, чтобы все увидели — Леня заслуживает известности! И совершенно забыв себя, бросилась за ним ухаживать: шила рубашки, стригла его, даже переделала большую дубленку в модную приталенную куртку, пальто ему сшила с мехом внутри и даже джинсовый костюм, в котором он любил выступать на концертах. Все вокруг говорили: «Ленька стал такой красивый!» Не знаю, любила ли я Леню...
Наверное, я гордилась им! Он сочинял удивительно талантливые пародии на поэтов Евтушенко, Вознесенского и Рождественского. Его не раз печатали в журнале «Вопросы литературы». С пародиями он часто выступал на концертах и имел большой успех. Леня был уверен, что поэты долго не живут, и совершенно себя не берег. А после того как ему исполнилось тридцать три года (а он родился в Рождество), он стал часто возвращаться к этой мысли.
Леня был безотказный и совершенно не умел говорить «нет». Его постоянно просили написать что-то просто так, бесплатно. К нам часто приезжали друзья из его родного Ашхабада, и он с удовольствием сочинял для них. Любое творческое внимание к себе Леня ценил и был готов отдавать все свое время написанию текстов для «капустников», смешных интермедий, пародий.
А вот для меня времени у него не оставалось…
Он никогда не помогал мне в работе. Может быть, считал меня плохой актрисой? А может, не хотел, чтобы я мешала ему в его свободной мужской жизни... Ему даже Костя Худяков, у которого мы однажды снимались в одном телевизионном спектакле, сказал: «А давай Лиду снимем?» Леня оставил это предложение без внимания. А самое смешное, что я считала: видимо, он прав! Главное, чтобы у Лени все сложилось. О себе мало заботилась — принесла, как говорится, в жертву. Обстирывала его, обглаживала, прихорашивала, не зная, что все это для других женщин… И вы знаете, что ужасно? Я начала рядом с Леней… стареть. Подруги стали обращать внимание: «Лид, у тебя как-то глаза потухли, ты какая-то уставшая, постаревшая…» Действительно, я во всем себе отказывала.
Конечно, он — гений, а я — серая мышка! Комплексы у меня были жуткие. Даже порой в гостях, куда мы очень редко вместе ходили, я смущалась, словно не имела права быть рядом с ним. Он такой умный, талантливый, остроумный!
— А город Ашхабад оказал на него влияние?
— Вы знаете, у Лени остались какие-то провинциальные привычки, я бы даже сказала — восточные. Как настоящий восточный мужчина, он никогда не позволял себе в отношениях со мной ничего фривольного. Например, я не только не могла говорить, но даже и пошутить на тему секса. Эта тема была у нас табу.
Дом полностью был на мне. Я что-то шью, стираю, штопаю, да еще и артисткой работаю… Наверное, у меня потому и не сложилось в театре, что я вечно была занята домашними хлопотами.
У Лени уже тогда были какие-то проблемы с желудком, я варила ему отвары, бульоны, кашки. На гастроли брала с собой плитку, кастрюльки, кипятильник и готовила в номере.
— Вы сказали, что у вас карьера не получилась, а у Леонида как складывалось в театре?
— Любимов считал его очень одаренным человеком, но больше в литературе. По-настоящему больших ролей Юрий Петрович так ему и не дал. Помню, Леню попробовали на Гамлета, он даже несколько раз репетировал. Это было «воспитание» Володи Высоцкого, который без конца отпрашивался и ездил за границу к Марине Влади. Мне кажется, если бы Леня не был зажат, как молодой актер, его утвердили бы.
