И постепенно моя сердечная рана затянулась. Козаков не звонил, и я его от себя отпустила. По крайней мере так казалось...
У меня даже появился молодой человек. С Димой мы познакомились в компании. Не скажу, что с моей стороны это была любовь с первого взгляда. Скорее я уступила его чувству. Когда тебя любят, это сильно подкупает.
Мы сняли квартиру и стали жить вместе. Про мою историю с Козаковым Дима знал, но как-то никогда не выражал своего однозначного к ней отношения. Ну было и было. Вот если бы он хоть раз стукнул кулаком по столу и потребовал, чтобы я раз и навсегда выкинула из головы все эти глупости, возможно, моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Но Дима кулаком не стукнул. Он все предоставил решать мне самой...
Однажды в нашей квартире раздался телефонный звонок: «Кусенька, это я...»
У меня мгновенно ладошки вспотели: «Привет...» — «А знаешь, я ведь с Анной развелся... Мы решили: так будет лучше... Сколько можно было терпеть этот постоянный контроль? Это не по мне... Да, так ты можешь приехать?..»
— И вы опять рванули в Москву? По первому его зову?
— Наверное, если бы меня сильнее держали в Нижнем Новгороде, я бы не рванула. Но нити, связывающие меня с Димой, были слабы. Мы то мирились, то ссорились, то сходились, то расставались... Он вместо того, чтобы сражаться за любимую женщину, прятал голову в песок: «Ты должна сама принять решение, сделать выбор...»
Ну, вот я и приняла решение...
…В этот раз в Москве у меня были уже совсем другие ощущения — будто крылья расправились. Все-таки когда мужчина свободен и не надо оглядываться по сторонам (хотя, что греха таить, и в предыдущий мой приезд Козаков не очень оглядывался), это меняет дело.
Мы поселились в квартире Козакова, и я, вот удивительно, не испытывала никакой неловкости от того, что оказалась с Михаилом Михайловичем в одном пространстве. Будто бы оказалась на своем месте в его небольшой студии. Будто была здесь всегда...
Близился Новый год. Это был первый праздник, который мы с Козаковым отметили вместе. Тогда еще к нам в гости пришел его сын Кирилл с женой Машей, еще двое моих друзей...
Все было очень по-домашнему. И когда я думала о том, что надо возвращаться в Нижний, чтобы сдать сессию, на душе начинали скрести кошки. Так не хотелось! Но Козаков меня успокаивал: «Вот сдашь экзамены и вернешься, времени-то пройдет — всего ничего. А потом останешься тут со мной, будем вместе жить».
И я уехала. Козаков поначалу бодро звонил, потом все реже и реже... Один раз позвонил в абсолютном ужасе: «Ты представляешь, Аня увезла детей в Израиль! Навечно! Я же их теперь не буду видеть! Они вырастут без меня!»
А потом Козаков как-то совсем пропал. Я проклинала на чем свет и институт, и экзамены, и себя... Думала: вероятно, он там в Москве просто занят, у него спектакли. А когда он готовится, весь мир не существует.
Он позвонит. Обязательно позвонит. Он ведь позвал меня к себе. Это что-то да значит...
В общем, я сутками гипнотизировала телефон. А звонил только Дима. Мой верный Дима... Мы с ним, кстати, даже после всего случившегося остались друзьями. Он пытался как-то меня встряхнуть, но советы из разряда «выкинь из головы эту чепуху» почему-то не действовали. Козаков как будто привязал меня к себе. Я была как собачка: позвали — прибежала. И ждала, дни и ночи ждала, когда же он снова позовет. Не зря любовь болезнью называют... У меня налицо были все признаки умственного помешательства.
…Когда Козаков не позвонил ни в первую, ни во вторую, ни в третью неделю, стало понятно: в Москву мне возвращаться незачем. Никто меня там не ждет. Но я еще верила в чудо. Ведь все было хорошо!