Разъелся на солдатских харчах. После моего выступления перед ребятами нам отвели комнату, там мы и ночевали.
— Если жена снималась и ездила с концертами, то кто вел дом?
— С детьми больше занимался Валера, у него в отличие от жены рабочий день был от звонка до звонка. В детских болезнях он разбирался лучше меня. Отпуск проводил с детьми. Однажды я поехала на гастроли в Краснодар, и встречавшие меня журналисты потом красочно описывали, как сначала появилась коляска, затем — актриса, то есть я, с ребенком на руках, а сзади — муж со старшим сыном. Провели в городе несколько дней. После этого Валера с детьми отправился в Грозный к родителям, а я поехала то ли выступать перед зрителями, то ли на съемки.
Однажды нас с мужем вызвал директор школы, где учились сыновья, и сообщил, что старший побил окна.
Тимур признался потом, что военрук стал выговаривать ему: мол, он не готов к уроку и думает, что ему как сыну актрисы все позволено. А мои дети никогда никому не рассказывали, что их мать — актриса. Поэтому слова военрука прозвучали обидно. В отместку Тима с другом расстреляли окна класса из рогатки. Пришлось нам стеклить все окна в школе, где нашли хоть какие-то трещины на стеклах... Думаю, моим мальчишкам нелегко приходилось: все время на виду, и требования к ним предъявляли не такие, как к другим детям.
Валерий, конечно, многим жертвовал ради меня. Он мог бы большего достичь в профессии (учился в МГУ на экономическом факультете), но ранняя любовь перевернула его жизнь.
Хотя я не чувствовала, что он тяготится своим положением.
— Вас не пытались у него увести?
— Пытались, но я эти поползновения пресекала, чем нажила себе врагов. Один воздыхатель, заправлявший нашим кино, в результате отомстил мне за то, что не ответила на его ухаживания. Меня после больших работ вдруг стали приглашать на второстепенные роли или не утверждали в картины, несколько лет я вообще не снималась. Держалась тем, что у меня семья, любовь Валеры, да еще натура выручала — наверное, мне передалась мамина стойкость. Но все равно было обидно, что во цвете лет, когда я и выгляжу хорошо, и уже все могу сыграть, потому что опыт есть, не востребована. Раз меня пригласили в жюри фестиваля, где председателем был Станислав Ростоцкий.
Я его спросила, с какой стати меня позвали в жюри, если совсем не снимают. «Ты разве ничего не знаешь? — удивился Ростоцкий. — Потому что этот (и назвал фамилию) больше не руководитель. У тебя ведь конфликт с ним был?» — «А ты от кого это слышал?» — «Думаешь, мужики в компании не обсуждают такие темы? Он сам рассказал, как ты его поставила на место. В актерском отделе был список тех, кому заказан вход в кино, с нарисованным сверху крестом, я этот список видел. Там стояла и твоя фамилия». Так я узнала, чьих рук это дело, из-за кого меня не снимали. И только Евгений Матвеев разорвал порочный круг.
Он пригласил меня на пробы в свою картину «Почтовый роман». Я приехала в Киев беременная, но внешне, по-моему, не очень было видно, что я в положении.
После проб мы с Евгением Семеновичем вышли на улицу. Стояла осень, солнце светило, в лужах лежали яркие листья каштанов… Идем, и Матвеев говорит: «Эх, Зина, что же ты наделала? Думаешь, никто ничего не заметил? Тебе когда рожать?» «В начале января», — отвечаю. «Извини, — говорит он, — но я ждать не могу». Так я не сыграла в матвеевсом фильме, зато вскоре он взял меня на одну из главных ролей в картины «Любовь земная» и «Судьба». Если бы не эти работы, я бы, наверное, впала в депрессию.
— Матвеев не положил на вас глаз? Его ведь как режиссера не могли не вдохновлять актрисы, с которыми он работал?
— После премьеры «Любви земной» однажды он пришел к нам с Валерой в гости. Сидели за столом, выпивали, Евгений Семенович отпускал мне комплименты, потом мы спорили о чем-то…
Под утро муж пошел провожать Матвеева и, вернувшись, рассказывал: они молча вышли из подъезда, вдруг Евгений Семенович выдернул из палисадника какой-то дрын — наверное, думал, что Валера его сейчас бить будет. Но увидев, что муж мой настроен миролюбиво (он в жизни ни с кем не дрался), сделал вид, что просто идет и поигрывает палкой. Один раз на съемках возвращаюсь я как-то в гостиницу, а мне говорят: «Зайдите в номер напротив». Захожу: на диване в белых простынях сидят мои выкупанные дети, Валера в кресле смотрит телевизор, накрыт стол. «По такому поводу, — говорю, — надо позвать Семеныча». Матвеев пришел, мы хорошо посидели, и тот вечер укрепил нашу с ним товарищескую дружбу. Мне думается, он тогда стал уважать меня еще больше. Я прожила с Валерой сорок четыре года без четырех месяцев и уже восьмой год живу без него.
Умер он от сердца, рано, конечно: ему было чуть за шестьдесят. Теперь провожу время с сыновьями и внуками, которых у меня пятеро.
— У вас все в жизни сбылось?
— Недавно мне приснилось, будто я должна где-то выступать — исполнять песни из картин, в которых снималась. Вижу перед собой много народу. И вдруг понимаю, что могу спеть только одну песню, к которой есть музыкальное сопровождение, — «Эхо любви» из картины «Судьба», которую я пою на своих выступлениях перед зрителями уже много лет. Ладно, думаю, пусть будет так: выйду с одной песней. Затем смотрю — и платье на мне не то, и туфли я концертные не взяла. Слышу — со сцены уже звучит «Эхо любви». Что мне оставалось делать? Так и бродила растерянная, никому не нужная. Зато утром радовалась, что это был только сон…