Тогда ведь не было мобильных телефонов. Так я упустила Михалкова, Урсулюка… Наверное, муж думал, что если жена будет много сниматься, ее может увести какой-нибудь красавец а-ля Абдулов. Куда удобнее держать ее под боком, в театре. А муж всегда с гордостью сидел на моих премьерах, к нему все подходили: «Твоя, как всегда, лучше всех!» Так восхищается отец своим талантливым ребенком: мол, это из моего ребра... Сам он играл мало и не главные роли, а со временем ушел во вторые режиссеры. До этого же реализовывался во мне.
Ревность его распространялась не только на кино — на круг общения тоже. Мне было запрещено встречаться с друзьями: «О чем ты будешь говорить с этими людьми?» И я соглашалась: действительно, о чем?
Ведь никто не догадывался, что после репетиций я читала в метро самиздат: Солженицына, Мережковского… Все праздники мы проводили втроем — с его мамой. Красивые платья я на гастроли взять не могла — муж проводил ревизию чемодана и выуживал все вечернее: «Куда ты собираешься в этом ходить?» Или прихожу домой после репетиции. — «Где была?» «Из театра прямиком к тебе». — «От двери до двери ровно 35 минут, а ты ехала 42!» И я на полном серьезе оправдывалась, пытаясь вспомнить: «Где же я пропадала еще 7 минут?»
Постепенно тиски сжимались, и я стала задумываться: бывает золотая клетка, а бывает просто клетка. Я же 11 лет своей жизни будто просидела в тюрьме.
— А вы пробовали говорить ему о своих чувствах?
Или были не так воспитаны?
— Я думала, что так и должно быть, что все так живут. У меня ведь не было другого примера… Моя мама всюду ездила за отцом, куда бы его ни забросила воинская доля. А «Служу Советскому Союзу» — это диагноз. «Почему не взяла комсомольский билет?» — мог отчитать меня папа. И даже став подполковником в отставке, продолжал командовать дома, где должны были царить дисциплина и порядок. Мама же стопроцентная домохозяйка. По профессии повар-кондитер, она обеспечила мне сладкое детство: торт «День и ночь», корзиночки с фруктами из крема… Родители очень подходили друг другу, но не принадлежали себе: две выброшенные на служение родине жизни. Первые годы они и меня таскали с собой: я родилась в немецком городе Потсдаме, потом мы переехали в Бийск Алтайского края, а когда пришла пора учиться, меня отправили к бабушке с дедушкой в подмосковное Томилино.
Чтобы часто не меняла школы — берегли мои нервы.
Бабушка была натурой артистичной: на слух подбирала музыку на аккордеоне, на всех свадьбах ее «цыганочка с выходом» всегда оказывалась в центре внимания... Когда-то она поступала в Малый театр к Алексею Дикому — он ее взял, но родители не пустили дочку в артистки. И это ее нереализованное желание явно проснулось во мне. Хотя бабушка удивилась, когда я пошла в театральное…
Родителей я с тех пор ездила навещать по разным городам и весям: отец то валил лес на Ангаре (строительные войска), то прокладывал дорогу в горах (было задание готовиться к войне с Китаем, которая так и не случилась)...
Но последнее место запомнилось ярче всего: гражданская оборона на Тверской АЭС… Приезжаю: весь дом завален респираторами, какими-то дозиметрами… «Зачем это здесь?» — «А мама у нас была в Чернобыле!» Когда случилась трагедия 1986 года, по всем атомным электростанциям бросили клич, и многие добровольцами поехали ликвидировать аварию. Кто-то купился на повышенную оплату, но дело даже не в деньгах — это советское воспитание. Мама была среди первых, кто получил серьезную дозу облучения… Я была в шоке, отчитывала папу: «Ты же военный, неужели не понимаешь, что это такое?» А он отнесся к ее поступку как к очередному долгу перед Родиной: «Так она снова туда собирается!» У радиации нет ни запаха, ни цвета… Через несколько лет мама вдруг начала слепнуть, и к 54 годам у нее просто не выдержало сердце... С отцом я потом долго не разговаривала, обвиняя, что отпустил ее тогда.
Хотя на него было жалко смотреть: человек будто ослеп, оглох, лишился рук… Хозяйством всю жизнь заведовала мама, отец не задумывался, откуда что берется, — для него на осине росли апельсины. Где-то через год он мне сообщил: «Я встретил женщину, хочу вас познакомить». — «Она мне не нужна, но я хочу, чтобы тебе было хорошо и удобно». Какая-то непонятная тетка, которая мне совершенно не понравилась… Они расписались, получили квартиру, а в конечном итоге она ушла и все у отца забрала. Чего и следовало ожидать, но я со своей стороны не имела права вмешиваться.
Мне же еще два года чудилось, стоило только закрыть глаза, что я опять хороню маму: вот мы везем ее на телеге к деревенскому кладбищу. Роем яму, куда по дурацкому обычаю летят монеты.