Сбылся самый страшный актерский сон: стоишь на сцене и забыл, кто ты, где, почему и что говорить… Будто корова слизнула. Выключили из розетки. Мне нужно сделать пять шагов, подойти к графу Резанову и заговорить по-испански в сцене прощания... Снег идет, музыка звучит, страдания меня охватывают… Но текст я не помню. Ни слова. Каждый из пяти шагов перекликается с ударами сердца… «Говори любую белиберду, только не по-английски!» — проносится в голове. Открываю рот… И понимаю, что соврала только первую букву! Жизнь потекла дальше.
Такое случается даже с мэтрами… Сцена бала: выбегают разряженные придворные, впервые появляется Кончита. Очарованный граф Резанов подходит к ней и, щелкнув каблуком, приглашает на танец, произнося при этом полное имя моей героини: Мария де ла Консепсьон Д’Аргуэльо…
Николай Петрович было начал: «Мария де ла Кон де… Да как там ее звать-то?» Все, кто был на сцене, отвернулись и беззвучно тряслись от смеха, пока звучала музыка.
У Караченцова была масса каких-то своих примет «на удачу». В антракте мы обычно репетировали танец с поддержкой, после чего я наблюдала все его ритуалы: по дереву постучал, в кулак подул, через плечо поплевал... И все равно чего мы только не пережили! В Израиле посреди выступления вырубился свет. А самый большой ужас случился, когда в Киеве Николай Петрович во время репетиции надорвал связку — повредил ахилл. В результате больница, отмена спектакля...
Граф Резанов у нас тогда был единственный и незаменимый.
Когда-то мы с Николаем Караченцовым пересеклись на съемках у Аллы Суриковой. В «Идеальной паре» я играла проститутку и по детской своей наивности думала: «Боже, как это стыдно!» Увидев в гримерке Николая Петровича, вывалила ему все мои сомнения и душевные муки. Он иронично потрепал меня по макушке: «Да ты что? Для актрисы нет ничего постыдного!» Это было за пару лет до «Юноны и Авось», где я, полуобнаженная, сыграла с Караченцовым сцену страсти… Алла Ильинична пришла к нам на спектакль и смеялась: «Я-то все придумывала, как тебя прикрыть. Чулочки, пеньюары… А ты вон что выделываешь!» Но к тому времени меня «Ленком» уже закалил: сначала в «Мистификации» летала по сцене с голым бюстом.
Шел выпуск спектакля, и на одном из прогонов Марк Анатольевич тактично сказал: «Идите подготовьтесь — и на подвиг». От волнения и ужаса во время «подвига» было темно в глазах и звенело в ушах… Дима Певцов потом обнял, успокаивая: «Такого эта сцена еще не видела!». Дальше — больше: в «Королевских играх» стою спиной к залу, но абсолютно обнажена... Так что к «Юноне и Авось» я подошла уже с некой степенью обреченности. И все равно при удобном случае пыталась хоть немного прикрыться подолом. Благодарна, что Николай Петрович деликатно никогда не заострял на этом внимание!
Как-то накануне дня рождения Николая Караченцова я остановилась у витрины магазина: увидела шарф.
