Но за то, что происходит в королевских покоях, несет ответственность только сам король. А то, что хранится в мастерской художника, да еще принадлежит его кисти, целиком на его собственной совести…
Косые лучи заката один за другим ускользали из мастерской, погружавшейся в совсем уже непроглядный мрак, а донья Хуана все еще неподвижно стояла над поверженной на пол картиной. В темноте, окутавшей мастерскую, ей стало казаться, что тело, распростертое на полотне, излучает свое собственное, прозрачно-розоватое свечение. И не в силах отвести от картины глаз, донья Хуана наконец-то решилась задать себе самый страшный и тяжкий вопрос…
Кто она? Та прекрасная и бесстыдная незнакомка, чье тело ее муж изобразил с таким мастерством и чье лицо он так старательно скрыл от любопытных взоров? Безошибочным женским чутьем ощущала она ту пламенную страсть, что вложил он в свои краски. Эта страсть светилась сейчас в темноте, наполняя комнату нежным жаром. Значит, и слухи о его итальянском романе тоже правда? Значит, это ради нее он почти год пренебрегал приказами самого короля, повелевавшего ему немедленно возвратиться в Испанию? Значит, ради нее едва не лишился всего, чего так упорно добивался в течение двадцати пяти лет безупречной придворной службы? А ведь донья Хуана привыкла считать Диего сдержанным, даже несколько суровым стоиком, думающим только о чести, долге и славе…
Неужели за те тридцать лет, что они живут рядом, она так и не узнала мужа по-настоящему?
Впервые 9-летняя Хуана Миранда Пачеко увидела 12-летнего Диего Родригеса де Сильву Веласкеса в сентябре 1611 года в Севилье, в доме своего отца, художника дона Франсиско Пачеко. Диего привели туда родители, желавшие отдать своего сына в учение к мастеру. До этого он уже учился в художественной мастерской у другого севильского маэстро — Франсиско Эрреры, но нрав учителя был таким буйным, что отец в конце концов забрал сына из его мастерской.
По тому, как внимательно рассматривал дон Пачеко рисунки Диего, которые тот принес с собою, по тому, как ласково потрепал его по плечу, Хуана сразу поняла, что новый ученик понравился отцу. Да и ей самой он тоже показался симпатичным.
В отличие от других мальчишек, живших в учении у отца или бравших у него уроки, Диего не смотрел на Хуану свысока, вежливо выполнял все ее просьбы и не подшучивал над ее собственными рисунками, на которых она изображала цветы, птиц и фрукты — те немногие предметы, которые считалось приличным рисовать испанской девушке.
Где-то далеко, за высокими Пиренеями и бурным Средиземным морем, в Италии и Франции, давно текла иная жизнь, а в Испании время как будто остановилось. Строгие темные наряды, неукоснительные заботы о чести, сдержанность, граничащая с аскетизмом, набожность и молитвы. Так жила королевская семья, так жила и вся страна.
Правда, портовая Севилья, пропускавшая через себя сотни моряков, была нравами попроще, чем чопорный Мадрид, но и здесь за воспитанием дочерей, особенно в дворянских семействах, следили строго.
Выходить в одиночку из дому, открывать плечи даже в летнюю жару, а также перечить родителям в чем бы то ни было не полагалось. Так что когда весной 1618 года отец объявил Хуане о грядущем замужестве с Диего Веласкесом, который годом раньше получил звание живописца, право брать заказы и самостоятельно обучать учеников, она лишь покорно кивнула. Сказать по правде, никакой охоты перечить отцу у нее и не было. Она давно считала Диего родным человеком и, как ей казалось, знала о нем все: какие блюда он любит, какие книги читает, чем болеет по осени. Мысль о замужестве и о том, что отныне они с Диего будут спать в одной постели, скорее волновала, чем пугала Хуану.