Перед гибелью она успела через знакомого передать последнее письмо сыну. Василий зачитал его до дыр, помнил наизусть, душа обливалась кровью при мысли о трагической судьбе матери. Подспудно он винил в этом Ольгу, словно жена своей рукой толкнула мать под пули фашистов. Конечно, рассудком он понимал, что это не так, что Ольга верная и преданная, что она, не задумываясь, сама вошла бы вместе с ним в газовую камеру, если бы понадобилось; поехала бы за ним в любую ссылку, на любое поселение. Они не раз обсуждали это, вспоминая мытарства Кати Заболоцкой.
— Ты думаешь, я не сделала бы того же, если бы тебя забрали? — с вызовом и обидой говорила Ольга.
Сделала бы. Несомненно. Но… В Ольге Михайловне не было мягкости Кати, ее нежности, понимания. Ольга — борец, воплощенное мужество, именно такая женщина «коня на скаку остановит». У нее на все свое мнение, с его друзьями она спорит наравне, Семена Липкина перекричит всегда, переговорит не последних говорунов — и Тарковского, и Чуковского. С Катей они вроде бы и дружат, но не раз Ольга язвительно замечала, что «Катюша даром что жена поэта, а не отличит Толстого от Флобера». А ему плевать, что не отличит. Зато от ее улыбки у него в душе расцветали розы.
…Все пошло не так. Катя не выдержала мучительного секрета и призналась мужу. Заболоцкий онемел, услышав, что Катя «встречалась» с Гроссманом.
— И что с того? — даже не понял он сначала, про что речь.
— Ну как что? — залепетала Катя. — Я хотела, чтобы ты знал. Мы с ним… встречались.
Поняв, что на самом деле означает это признание, Заболоцкий побелел — сначала от удивления, потом от негодования:
— Обещай мне, что больше это не повторится!
Конечно, она пообещала, твердо решив сдержать слово: с чувством к Василию покончено раз и навсегда; ведь не станет же она обманывать Коленьку?
Больше Гроссман не мог запросто по-соседски зайти к Заболоцким: Николай Алексеевич возненавидел его и не собирался пускать к себе на порог. Общие друзья удивлялись: какая кошка пробежала между недавно добрыми приятелями? Никому даже в голову не могло прийти, что на самом деле произошло.
Тем временем у Кати все валилось из рук, она сделалась похожа на тень: похудела, побледнела, под глазами залегли круги. Заболоцкий теперь обращался с ней грубо, вызывающе, точно с прислугой. После болезни врачи запретили ему пить, он плевал на запреты и по трое суток не выходил из запоя, запершись у себя в кабинете и не пуская жену. Кате хотелось головой биться об эту белую дверь мужниного кабинета.
Гроссману она позвонила как-то вечером, когда Николай вышел в киоск за сигаретами. Ее дрожащий голос испугал Василия.
— Я ухожу от мужа. Не могу так больше жить. Нечестной.
Сжав руки и опустив глаза, нашла в себе силы произнести это мужу. Именно тогда он выкрикнул в бешенстве:
— Вот и катись отсюда! Уходи! Невозможно больше терпеть!
В небольшой Катин саквояжик поместилось только самое необходимое: умывальные принадлежности, пара платьев, теплый платок, связанный собственноручно свитер. На душе было беспросветно, тяжело. Идти, собственно, некуда. Первое время Екатерина Васильевна собиралась пожить в десятиметровой комнате сына, которую ему дали от академии, потом ее ждала неизвестность, кромешная тьма.
С этого момента для всех вовлеченных в эту историю людей начались мучительные времена, возможно, самые мучительные за всю их нелегкую жизнь. Объяснение Василия Гроссмана с Ольгой оставило ощущение, что его изрешетили пулями, а когда жена, упав в кресло, вдруг беспомощно и по-бабьи заплакала, вернее, даже завыла, ему показалось, что он прямо сей миг сойдет с ума. Гроссман ходил крупными шагами взад-вперед, как заведенный, не знал, на что решиться: то доставал с антресолей потертый чемодан, то снова отправлял его наверх. Катя его ждала, он это знал... Сам вовлек ее во все это, теперь несчастную, беспомощную и в тот момент, когда она сделала первый шаг, бросить любимую женщину?
