Кстати, именно Лена Мольченко первая заметила, что я положил глаз на Прокофьеву. При встрече меня подколола:
— Юр, а ты что, ориентир поменял?
— Да ничего подобного!
— Поменял, поменял, я все вижу!
Я еще и сам не определился, а она пророчицей оказалась. Я вроде бы по-прежнему пишу Галке стихи, но как-то уже по инерции. Знаю, она их ждет, с удовольствием читает, в книжечку свою складывает. Да и на меня нет-нет да и накатит вдохновение: «В этом море-океане мы всего лишь островки, отчего же не подать нам не одну, а две руки?» Но почему-то все реже...
Наступило лето. Театр отправился на гастроли в Алма-Ату, повезли и этот спектакль. Помню, сидели на пересадке в каком-то маленьком южном аэропорту. Водку там почему-то не продавали, а рейса ждать еще пару часов — вот Саша Фатюшин от имени и по поручению коллектива и послал меня как самого молодого за горючим в город. Так прямо и сказал: «Наталье Георгиевне Гундаревой и мне нужно выпить! Давай, Юра, жми!» А тут еще немало страждущих набежало. Мне собрали деньги, выдали авоську, и я помчался на такси выполнять поручение старших товарищей. Подлетаю к магазину, беру десять бутылок водки. Едем обратно, вдруг где-то посередине пустыни у таксиста летит сцепление.
Вокруг ни души, водитель битый час возится с машиной, чувствую: на самолет не успеваю. Когда мы наконец дотащились до аэропорта, в зале ожидания никого уже не было. Вдруг слышу объявление: «Юрий Соколов, срочно пройдите на посадку!» Я перемахнул через заграждение, прижав к груди сетку с торчащими во все стороны бутылками. Прямо как Валерий Брумель, ей-богу! Несусь по взлетному полю, подбегаю к самолету — у трапа стоит невозмутимый Мартиросян и с умным видом о чем-то треплется с пилотом.
«А что ты такой взмыленный? — поинтересовался Жора вполголоса, когда мы уже поднимались по трапу. — Минут на сорок я бы его еще заболтал...»
Иду по салону, стыдливо пряча за спиной авоську. Наши старички, народные артисты, возмущаются: «Живот у него, видите ли, прихватило. Ишь!» Ага, думаю, мне уже и алиби сочинили. «Если живот у человека болит, это серьезно!» — заступается за меня Гундарева. А сама руками показывает, мол, давай-давай ее сюда. Я быстро рассовал всем бутылки, по салону только и слышно: буль-буль-буль. Прилетаем в Алма-Ату, у трапа столичных артистов встречают журналисты. Смотрю, Гундарева и Татьяна Васильева черные очки на нос нацепили и пошли с прессой общаться.
Вот там, в Алма-Ате, наш роман с Прокофьевой и начался. Как-то после обеда компанией пошли гулять вдоль прохладного арыка. Вечером собрались в номере Прокофьевой. Андрей Болтнев и Рома Мадянов обожали, как я пересказываю иностранные фильмы. Тогда видеомагнитофонов ни у кого не было, а я только что посмотрел «Рэмбо: Первая кровь». Помню, все сидят, словно в кинотеатре, затаив дыхание, — «смотрят» фильм в моем красочном пересказе, одна только Прошка (так ее на курсе звали) спит на стуле. Оля всегда так — как только часы чуть за полночь, она уже носом клюет. Смешная такая, кто-то крикнет ей: «Прошка, не спи!» — она тут же вскинется, глаза таращит. В следующий раз мы девчонок пригласили к нам в номер. В общем, так случилось, что однажды Оля у меня и осталась...