Мне стало все ясно про Ефремова, когда на одном из юбилеев театра устроили пьянку на сцене — святом месте для каждого актера. Прямо там накрыли столы, и худрук, пошатываясь от принятого на грудь, ходил от одного к другому с рюмкой, чокался. Разве после такого я могла ходить туда на премьеры?
В «Современнике» Ефремов еще держался: создавал театр, общался с Фурцевой. К тому же коллеги подобрались непьющие: ни Лелик, ни Кваша не увлекались алкоголем. А во МХАТе его уже было не остановить.
Я проработала в «Современнике» два года. Когда твердо решила, что мне не жить в этом театре, объяснилась с Ефремовым:
— Ухожу.
— С ума сошла?!
— Ну не получается у нас!
— Куда уходишь?
— Да пока никуда.
— Все нормальные, а ты дура! Никто тебя не возьмет, кому ты нужна?!
— Ну не возьмут, значит, так тому и быть, желаю вам удачи.
Ушла из «Современника» в никуда. Но судьба опять вела. Через пару дней встретила на улице актрису Театра Маяковского Соню Зайкову, которая тоже училась в Школе-студии.
— Светка, привет! Ты как?
— Да никак! Ушла из театра, нигде не работаю.
— Приходи к нам!
— Так ведь в «Маяковке» хватает своих исполнительниц героинь — и Вера Орлова, и Люся Овчинникова, и Татьяна Карпова.
Но Соня устроила мне показ у главного режиссера Николая Охлопкова. Увидели друг друга, и между нами сразу проскочила искра.
— Детка, зачем пришла?!
— Хочу у вас работать.
— А что можешь?
— Все!
— Верю!
И вскоре родилась «Иркутская история», с которой началась моя долгая жизнь в Театре Маяковского. Автор пьесы Алексей Арбузов нас не любил, мы конкурировали с Вахтанговской постановкой, где, по его мнению, блистала Юлия Борисова, но мы выдержали.
Охлопков очень ценил меня как актрису, мечтал вместе выйти на сцену в каком-нибудь спектакле. Своей жене и помощнице Елене Ивановне Зотовой говорил: «Нужно срочно найти пьесу, хочу успеть сыграть со Светкой». Знал, что болен. Пьесу она вроде бы подобрала, но там требовался молодой актер.
Охлопков был из той же категории, что Михаил Николаевич Зимин, — большой, красивый, темпераментный. Мы дружили, и я часто ходила к ним в гости. Николай Павлович был человеком стихийным, иногда шальным. Мог и выпить, но в отличие от Ефремова знал меру, сохранял себя, считал алкоголь погибелью.
Приняли меня в театре плохо. Теплые отношения с главным режиссером раздражали некоторых артисточек. Позже я завоевала женскую часть труппы, все поняли, что от новенькой подвохов и интриг ждать не придется. Звездной болезнью не страдала, никогда не ставила себя выше других.
Но сплетни по театру все равно распускали, многие утверждали: Мизери спит с режиссером. Одна пожилая актриса, услышав, возразила: «Могу точно сказать, это не так. Охлопков давно вне игры, возраст!» С его стороны действительно не было в мой адрес никаких мужских поползновений. Он просто очень бережно ко мне относился. Помню, срочно ввелась в какую-то современную пьесу. Спектакль выездной, играли в театре «Эрмитаж». Николай Павлович приехал, посмотрел и сказал: