Рафик Гарегинович часто просил достать то одно, то другое, поскольку я наработал хорошие связи. Это сейчас все в магазинах есть, а тогда попробовали бы вы купить вырезку или топленое масло! Или, к примеру, гвозди от крошечного до двухсотки. На них были лимиты, требовалось установить отношения с конторой снабжения, которая захочет — выпишет их тебе, а не захочет — нет. Экимян постоянно предлагал:
— Марк Борисович, переходите к нам.
— Какой смысл приходить на оклад в сто сорок рублей? — недоумевал я.
Так продолжалось какое-то время. Однажды жена говорит:
— В «Ленкоме» Захаров, ради него стоит туда пойти.
— Люба, ты живешь более-менее сносно, потому что я зарабатываю три тысячи, там же буду получать сто сорок рублей.
— Захаров важнее, — настаивала она.
Конечно, я и сам это понимал, потому и пришел на должность главного администратора в 1979-м. Какое это было время, какие аншлаги! Раз в декаду я устраивал предварительную продажу. Сидел в бывшем кабинете Анатолия Эфроса, через центральный вход запускали людей с заявками, и я решал, кому и сколько выделить билетов. Очередь в Мавзолей, думаю, была существенно меньше. Люди стояли с ночи, жгли во дворе костры, писали номера на руках...
Захаров долго ко мне приглядывался, прежде чем назначил заместителем директора. Имелась еще одна проблема: чтобы занять эту должность, требовалось вступить в партию. Но парторг театра уперся: не хотел меня принимать и все! Его уже нет в живых, поэтому фамилию не называю. В свое время он был неплохим актером, а стал посредственным, поскольку ничего не играл. В итоге Захаров отправился к первому секретарю Свердловского райкома и дело уладили.
Помню, возвращались с гастролей, которые, как всегда, с фурором прошли в Ленинграде, ехали с Захаровым в одном купе. Директора с нами не было, лежал в больнице. Когда сошли с поезда, узнали, что он умер... Марк Анатольевич сказал:
— Марк Борисович, принимайте театр.
— Что вы, не смогу...
— Уверен, все получится.
Так я стал директором, и сорок лет мы работали душа в душу.
— Каким был Марк Анатольевич?
— Когда Захаров входил в театр, все разбегались по углам. Его боялись. Нос опустит и шагает, но это просто была защитная реакция... Если кто-то обращался к нему по имени, делал такое лицо, что второй раз человек Марком худрука уже не называл. Кто-то считал: мы вместе начинали, можно отчество опустить. Но нет, Захаров не терпел панибратства.
Меня тоже всегда называли Марком Борисовичем. Когда-то работал в театре Анатолий Афанасьевич Кислицкий, к нему приходили актеры и садились задом на стол: «Толь, пойдем водочки выпьем». Нельзя такое позволять, коль ты занимаешь определенный пост.
