Наверное, мы нашли бы в себе силы ее пожалеть, если бы не подлости, которые Хрусталева творила на каждом шагу...
Иллюзий по поводу того, что Катю можно как-то обуздать, у сына не было. Кроме того, «княгиня», безусловно, имела над Борей власть. Какой природы была эта власть, остается только догадываться. Однажды Лене позвонил приятель сына Макс, отошедший к тому времени от «химкинской» компании. Сказал, что есть серьезный, не телефонный разговор. А при встрече выложил:
— Бориса надо как-то защитить. Мне передали, что Катька постоянно ездит к какому-то колдуну — хочет его вернуть. Присушить, привязать намертво.
Лена отмахнулась: — Мракобесие какое-то...
Образованному человеку, конечно, трудно в такое поверить и даже представить, но как тогда объяснить Борькино безволие перед этой женщиной?
Как объяснить, что, долгое время всячески избегая встреч с ней, Борис дает увезти себя в Химки?! Прознав, где скрывается Борька, осенью 2001 года Хрусталева приехала на Николину гору с каким-то приятелем. Сын безропотно сел в машину и через час уже был в шалмане, из которого два года назад сбежал. А там уже ждала прежняя компания.
Очень скоро Катя забеременела. На удивление скоро. Когда Боря пришел с этим известием к нам, мы с Леной сказали: «Ни о каком аборте не может быть и речи. Пусть Катя рожает, мы будем помогать, чем только сможем».
Борька как-то сразу посерьезнел: решил завязать с выпивкой, начал строить планы — и жизненные, и творческие. Очень надеялся, что и Катя остепенится, что беременность пробудит в ней страх за здоровье ребенка, которого носит под сердцем. Ничего подобного! Будущая мать заявила: «Как пила — так и буду пить!» По свидетельству соседей, намерение свое выполнила. В трезвом состоянии за всю беременность ее никто не видел: или слегка подшофе, или сильно навеселе. Еще до рождения ребенка растаяли Борькины надежды и на то, что Екатерина, у которой есть девятилетняя дочь, умеет обращаться с малышами. Выяснилось: Машу, едва та появилась на свет, Катя сбросила на руки своим матери и бабушке и все последующие годы ею практически не интересовалась.
Беременность Кати заставила меня и Лену окончательно смириться с выбором сына.
Но ведь любить этот «выбор» нас никто не мог заставить! И вводить «потомственную аристократку» в свою семью — тоже. Поняв, что стать полноправной Ливановой ей не суждено, Катя приложила все силы, чтобы восстановить Бориса против нас. Постоянно лила ему в уши гадости про меня и Лену, пыталась вызвать ревность к младшему брату Коле: дескать, твои «предки» младшим сыном нахвалиться не могут, а ты у папы с мамой на задворках!
О попытках Кати вбить между нами и Борисом клин мы узнавали из обрывочных злых фраз, которые сын бросал, когда появлялся дома. Теперь он все чаще пребывал в состоянии, которое пугало нас два года назад: то раздраженно-взвинченном, то подавленно-сонном.
Когда Катю увезли в роддом, мы с Леной и Борей бросились по магазинам: купили коляску, кроватку, ползунки-пеленки — все, что требуется младенцу в качестве приданого. Очень расстроились, узнав, что девочка хотя и появилась на свет с нормальным весом — очень слабенькая, с заторможенными реакциями. Поговорить бы нам с врачами роддома уже тогда, сразу после рождения внучки, многое бы прояснилось. Но нам и в голову не пришло проводить разбирательство.
Внучке было девять месяцев, когда Борис и Катя расписались. Мы сняли для них квартиру на Рязанке, обставили мебелью, купили утварь. Поначалу сын скрывал от нас, что Екатерина продолжает пить, а он ухаживает за Евочкой практически в одиночку. Опыт обращения с маленькими у Бориса имелся. Когда родился Коля, ему было десять лет и лучшего помощника, чем старший сын, Лена и пожелать не могла.
Я как раз снимался в «Шерлоке Холмсе...» и вырывался из Ленинграда в Москву всего на пару дней в месяц. Десятилетний Борька укладывал братика спать, гулял с ним, кормил из бутылочки. Но одно дело — быть на подхвате, а другое — когда все без исключения заботы о младенце ложатся на одни — к тому же мужские — плечи. А тут еще и за женой, готовой в любой момент приложиться к рюмке, надо следить!
В конце концов скрывать пьянство супруги Борьке стало невмоготу, и однажды, позвонив Лене, он взмолился: «Мама, приезжай, пожалуйста!»
Лена прямо с работы помчалась на Рязанский. Звонит мне оттуда: «Вася, я останусь ночевать! Ты не представляешь, какой ужас я здесь застала.
