К тому же сразу после исключения из «Щуки» Бориса взял к себе в студию Евгений Симонов, от которого я опять услышал слова о необыкновенном таланте сына, его блестящих внешних данных.
Казалось, черная полоса закончилась. Посыпались предложения от модельных агентств, желавших заполучить красавца-студента для рекламы часов и одежды. А в девяносто четвертом году мой давний друг и партнер по сериалу о Холмсе Виталий Соломин пригласил Борьку на одну из главных ролей в свою картину «Охота» по повести графа Салиаса «Крутоярская царевна». Этот фильм — первая и единственная режиссерская работа Соломина в кино. В «Охоте» Борис Ливанов сыграл молодого офицера, который в финале трагически погибает. Еще во время съемок Лена спросила Виташу:
— Почему ты выбрал на эту роль Борьку?
— Потому что он жертва, — был ответ.
Тогда мы с женой никак не могли понять, что Виталий имел в виду, что он такого в нашем сыне увидел.
Смысл его слов стал понятен полтора десятилетия спустя...
Актерский состав для «Охоты» Соломин подобрал потрясающий: Алиса Фрейндлих, Александр Лазарев-младший, Татьяна Абрамова, дебютировавшая в этой картине. Фильм мог стать настоящим событием, но на экраны не вышел. Начало девяностых — проклятущее время: прокат в полном провале, по телевидению гонят сплошное мексиканское, бразильское «мыло» и американские зубодробильные боевики.
Именно тогда Борьке впервые и стали приходить мысли о собственной невезучести и о том, что он приносит неудачу другим.
Мы с Леной горячо протестовали: дескать, это ничего не значит, у всех бывают черные полосы! Только видели: эта заноза в нем крепко засела.
Однако она выпала, исчезла, когда, поступив на курсы в РАТИ к Гончарову (от Симонова пришлось уйти из-за съемок), Борька получил от мастера предложение — оформить спектакль в качестве художника-постановщика. Рисунки студента произвели на Гончарова огромное впечатление, а тут еще выдалась возможность сэкономить деньги, которые пришлось бы заплатить профессионалу.
С каким воодушевлением Борис взялся за работу!
Когда его что-то увлекает, он перестает спать, есть, не вспоминает о друзьях. Сын сутками просиживал над эскизами, по требованию Гончарова присутствовал на всех репетициях, где выставлялся свет, обсуждались детали декораций, костюмов. Понятно, что на учебу, на подготовку к сессии ни сил, ни времени не оставалось.
Пришел черед воплощения костюмов и реквизита в материале. Костюмеры доставали вопросами: а как сделать эту деталь, а как — ту, реквизиторы требовали чертежи... Борька о технологии представления не имел. Да и не мог иметь, поскольку этому как минимум пять лет учатся на соответствующем факультете. Пришлось Лене, жертвуя собственной работой, броситься сыну на помощь. В течение месяца она с утра до поздней ночи пропадала в костюмерном цехе Театра имени Маяковского, на малой сцене которого должен был идти спектакль.
Пропадала бы и дольше, если бы ей не предстояла командировка в Лондон, где начиналась работа над совместной англо-российской мультипликационной лентой. Незадолго до ее отъезда серьезно заболел Гончаров, что для Борьки стало последней каплей. У него случился нервный срыв. До такой степени серьезный, что впору было обращаться к врачам. Мысль «За что ни возьмусь — все проваливается!» теперь крутилась в его голове постоянно, будто закольцованная магнитная пленка. Сессию Борис не сдал и забрал из РАТИ документы.
Спектакль между тем вышел, он идет до сих пор, но сыну участие в этой постановке обошлось очень и очень дорого.
В 1995 году я начал работать над фильмом «Дон Кихот возвращается» и взял сына на одну из главных ролей — бакалавра Самсона Карраско.