Там отличные ребята... — начал было Дятлов, но я опять вмешалась.
— Дятлов! Уходи в «Присутствие»!
И он ушел. Я очень виновата. Сбила его с пути истинного. Ну поиграл бы разок на скрипочке, а потом снова бы пел себе в «АукцЫоне»! И его творческая судьба сложилась бы по-другому. Я ж не знала, что вот-вот наступят лихие девяностые и ребята из «Присутствия» уедут в Америку. Останется одно отсутствие...
Выжили с тех пор только «Алиса», Шевчук и «АукцЫон», но в нем уже нет Жени, который стал академичным и лиричным. Не представляю, как можно было предать рок-н-ролл?! Хотя вообще-то меня Женькины вокальные способности никогда не восхищали.
Проснусь утром, услышу — Дятлов играет на гитаре или поет — и взмолюсь: «Жень, ну хватит!»
На четвертом курсе мы решили пожениться. Я, правда, сопротивлялась. Из вредности. Говорила, что если все это плохо закончится, потом мытарств с документами и прочей ерунды не оберешься. А он хотел, прямо волоком тащил. Первый раз пришли в ЗАГС, а заявления в этот день не принимают. Я по улице иду обратно веселая, счастливая, танцую на радостях: «Ура! Слава богу!»
Женька обиделся. Я его пожалела и в следующий раз безропотно дала себя выдать замуж. У нас была прекрасная, веселая, настоящая студенческая свадьба. Случился только один напряженный момент.
Женька сказал тост: «Прошу прощения у всех девушек, которым не смог ответить взаимностью. У меня есть Дашенька, которую я очень люблю».
Девочки наши и правда какое-то время после этих слов сидели злобные, насупившиеся. Обделила я их.
Поженились, и тут началось страшное. В 1991 году грянула павловская реформа, после которой наши копейки превратились в пшик. Я же, едва обзаведясь штампом в паспорте, «залетела». Два года ничего, а тут — на тебе! На дипломный спектакль в институт пришел руководитель Молодежного театра на Фонтанке Семен Спивак и пригласил меня к себе. Я «замаскировалась» и о том, что беременная, молчала как рыба. Июль, август, сентябрь проходят, а меня не оформляют на работу! В октябре пришла к Спиваку, понимая, что живот уже торчит, не спрячешь, и сейчас он от меня откажется.
«Семен Яковлевич, я беременная!»
— бросаюсь грудью на амбразуру.
А он... Это удивительно и невозможно! Ни один нормальный режиссер в то время не взял бы беременную выпускницу ЛГИТМиКа, это просто нонсенс! А он взял. Не знаю почему, не понимаю, но очень ему благодарна. Потому что если бы не те сто рублей, которые мне платили за ничегонеделание, мы бы не выжили. Дятлов, устроившийся в Театр «Буфф», не зарабатывал вообще ничего. Артисты там получали за выход на сцену, а он — новенький, молоденький — только репетировал какую-то сказку.
До восьми месяцев беременности мы жили в общаге института. Но едва там разглядели мой живот, сказали: «Не-не-не.
Давайте отсюда по-быстрому!» Мол, если рожу, меня потом не выгонишь. Директор Театра на Фонтанке временно определила нас в общежитие строительного института. Мы — на третьем этаже, душ на первом, туалет в коридоре и в спину по нарастающей угрозы коменданта: «Уезжайте отсюда, здесь рожать не будете!» А куда нам идти, если денег даже на еду не хватает? Ужасающая, абсолютная нищета! Питалась я так: утром просто полбатона, а днем и вечером по полбатона с молоком. Продуктов в магазинах нет. Ради жалких ошметков мяса на костях, которые продавали по талонам, приходилось выстаивать долгие часы. Бесконечные очереди и постоянное чувство голода в огромном пузе — такой мне запомнилась моя первая беременность. Как же хотелось есть! Женьки рядом нет, он репетирует. Я чувствовала себя одинокой, никому не нужной, брошенной.
