С чистого листа, будто позади ничего и не было, считая, что эта новая встреча — знак свыше. Кто-то, обжегшись на молоке, дует на воду, меня сколько ни тыкай — не дотыкаешься. Несмотря на предательства, я продолжала верить в любовь, в то, что она победит, потому что нет ничего сильнее на свете. И эта осанна любви была бы абсолютной истиной, но с маленькой поправочкой: если любовь без греха. Любовь ли это, если с грехом пополам?
Мы были вместе пять лет, в течение которых я испытала много чудесных моментов, но послевкусие горчит до сих пор. Бизнесмен, назовем его так, оказался богат, имел связи и влияние в определенных кругах, при этом был близок к богеме.
И не женат! Опыт — суровый учитель, теперь это было архиважно для меня. Он ввел меня в свой круг, который манил и прельщал. Это были сплошь self-made men и self-made women, состоявшиеся и состоятельные, умные и образованные — в общем, люди из высшего общества. Увы, постепенно выяснилось: чем выше поднимаешься, тем больше грязи.
Начало было чудесным: я работала в московском театре, просыпался кинематограф, пошли первые съемки и я была любима и любила. Это время подъема, надежд и внутренней стабильности. Смятение внес появившийся на сцене моей жизни Режиссер.
В «Сатириконе» отмечался юбилей Константина Райкина, широко и помпезно. Я стояла посреди зала в строгом черном костюме. Слышу шепот: «А вы знаете, что Режиссер приехал?»
И вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, резко поднимаю голову: Режиссер улыбается мне с балкона, делает поклон — такой свойственный только ему, который читать следует как: подойди сюда. Думаю: «Ничего себе!» И показываю: нет, я никуда не пойду. Он — глазами: ну ладно, подойди-подойди. Такая вот манера общения с молодыми актрисами, чистый Карабас-Барабас, дерг марионетку за ниточку и — к ноге. А как не подойти, если сам доктор кукольных наук зовет? Я на деревянных ногах, точно Буратино, поднялась по высочайшему кивку.
— Ну что? Поедем отсюда куда-нибудь? — вот так сразу же, ни тебе здрасьте...
И я чувствую, что у меня слабеют коленки, ничего не могу с собой поделать — гипноз какой-то.
— Куда это мы поедем? — пролепетала.
— Поехали, отдохнем где-нибудь!
— Я не могу... — меня охватывает страх, потому что чувствую, как отключается голова и мне трудно ответить.
Теперь бы, на «трезвую» голову, определила это так: когда Режиссер разговаривает, он говорит не с тобой, а с тем самым сокровенным, что внутри твоей плоти. Но что самое ужасное — оно ему отвечает! И ты ничего не можешь с этим поделать. То есть поначалу, пока не научилась парировать, он влияет как удав. Воистину змей-искуситель! Это был кошмар какой-то. И тут осенило: у меня же сегодня работа — ах какое счастье!
— Извините, надо уехать, работа...
— Что за ерунда? На вызов, что ли, едешь?
— Да нет, у меня там работа, — твердила я как попка, почти ничего не соображая.
— Что-то не верю. А где это?
Я ответила:
— Хотите, пожалуйста — можете проверить!
И он действительно поехал за мной в клуб, где я отработала свои танцы. Дождался меня: «Нет, ты смотри, правду сказала!» — и предложил подвезти до дома. Я валилась с ног, утомленная сопротивлением бульдозерному давлению Режиссера куда больше, чем работой. В общем, проводил он меня в мою съемную комнату (в квартиру еще не переехала, там шел ремонт), у порога я попрощалась:
— Ну, спасибо.
Все. Извините, там бабушка спит. Спокойной ночи!
Он:
— Во дает! Ты серьезно? Строптивая, что ли? Ну-ну, я тебе позвоню!
И со следующего дня звонить стал постоянно, озвучивая, мягко говоря, не самые приличные вещи, такой, знаете, кайф по телефону. Я сразу сказала, что несвободна, что люблю другого человека, — не помогало. Мучительные для меня голосовые атаки могли длиться по тридцать-сорок минут, иногда несколько раз в день. Так он с настойчивостью, достойной лучшего применения, окучивал меня что-то около года. В какой-то момент Режиссер перешел к угрозам: «Ты что, девочка, не понимаешь, с кем имеешь дело?