В общем, семья не была религиозной.
Но вспоминая, понимаю, что Господь присутствовал в моей жизни всегда. Не сознавая этого, я ощущала некие посещавшие меня глубокие внутренние состояния. Но если тебе не повезло родиться в семье с православными традициями, то, как правило, эти божественные проявления не говорят ни о чем, ты глух к Богу. Но не он к тебе. И такого слепоглухонемого, безразличного к нему он все равно ведет к себе — тем образом, который ты в данном состоянии разума способен воспринять.
Вот Любка-артистка была еще семейной целительницей, то есть могла поводить рукой по больному месту и боль уходила. Кроме шуток — родня бежала ко мне с мигренью и всякими коликами.
А поскольку я большая фантазерка, то мой процесс «лечения» стал обрастать выдуманными обрядами. Никто меня этому не учил. Вставала, протягивала ладошки к солнцу, как бы пропуская через себя энергию. Они становились теплыми, я начинала водить ими вокруг больного места, словно собирая болезнь в кулачок, скидывала ее в кастрюльку с водой и сливала в унитаз. С моим теперешним православным сознанием представляю, куда это могло меня завести...
Однажды в лагере маленькая девочка упала с дерева, боль в позвоночнике не давала ей уснуть всю ночь. Мама привела меня к ней, малышка перестала плакать и заснула. Откуда ни возьмись явилась какая-то тетенька — кто она, что, не помню — и сказала таинственную фразу, которая меня страшно взволновала и просто втемяшилась насмерть:
— Нельзя этим заниматься, пока в тебе не соединится разум с сознанием.
— А когда же он соединится?
— испуганно спросила я.
— Ты это почувствуешь.
Эта женщина, кем бы она ни была, точно была послана свыше, потому как с точки зрения Церкви подобные эксперименты дело опасное — и для целителя, и для пациента. Я прекратила свою «врачебную» практику и стала ждать, пока у меня не соединится разум с сознанием. И во время тех необычных внутренних состояний прикосновения к чему-то тайному, о которых упоминала выше, задавала себе вопрос: интересно, соединился уже или нет?
А посещали они меня в храме, куда зашла однажды и потом все чаще и чаще заглядывала. Почему-то это нравилось, могла часами сидеть просто так. Там я чувствовала себя лучше, чем где-либо, хорошо и спокойно, будто ты вне времени, у тебя нет ни будущего, ни прошлого, только — сейчас... В этом состоянии есть такая потрясающая сила! И это был Бог, которого я не знала. По той же причине очень любила (и люблю до сих пор) ходить на кладбище. Никогда бы не призналась в этом раньше, опасаясь подозрений в патологических пристрастиях, но начитавшись святоотеческих книг, знаю, что это не только нормально, но и полезно для души — там она вспоминает о бренности всего живого и соприкасается с вечностью.
Ничего этого Любка не осознавала, но ходила, изумляя окружающих: странный ребенок — любит гулять по кладбищам!
И там я особенно остро чувствовала любовь деда, которую носила в себе всегда, несмотря на то что его самого не помню. Он умер, когда мне было два года. Да, родные рассказывали, что он меня любил, но я знала это и без того, каким-то другим, внутренним знанием. Потому что любовь — это такая штука, которая не проходит бесследно, оставаясь в тебе навсегда. А если в тебе есть любовь, то и Бог — в тебе.
Сейчас, когда рассказываю, мое решение креститься — после долгих сидений в храме — представляется мне закономерным. Но для той шестнадцатилетней Любы это были поиски пресловутого соединения разума с сознанием. В это самое время мамина подруга почему-то подарила мне крестик, и я решила, что это знак. Мама, как и все вокруг, была потрясена, но не возражала: «Твое право, ты же русская!»