В разговорах со мной часто повторяла: «Когда меня не будет рядом...», «Когда ты уже не сможешь со мной посоветоваться...» Конечно, тогда я не понимала значения этих слов, а может, подсознание, выставляя защиту, просто не позволяло проникнуть в их смысл.
Замуж мама вышла против воли родных. Ее отец Султангарей Султангареевич-Адильгареевич Кираев долгие годы был главой большого поселка Раевское в Башкирии, дедушку уважали в правительстве республики, а односельчане просто боготворили. Его дочь Зульфия Кираева была очень красивой: стройная брюнетка с голубыми глазами, к тому же — студентка истфака университета. К маме сватались парни из самых известных и богатых родов, но она выбрала простого учителя, да еще — иноверца. У отца — многонациональные корни: датчане, украинцы, татары, русские, и его семья православная.
Мне было лет семнадцать, когда мама достала из своей шкатулки две пачки писем, аккуратно перевязанных ленточками.
Показала на одну из стопок: «Это наша с Альбертом переписка. Видишь, кое-где чернила поблекли — потому что письма несколько дней пролежали в дупле дуба, который мы использовали в качестве почтового ящика. Все как в «Барышне-крестьянке» Пушкина. И мы были вынуждены скрывать свои чувства. Прочти — увидишь, «кака была любовь»!» В последней маминой фразе сквозила не только ирония, но и горечь.
В другой пачке хранились письма, адресованные мне. В самом раннем мама писала: «Мне приснился звук колокольчика, но прислушавшись, я поняла — это смех ребенка.
То был знак, потому что спустя несколько дней стало ясно: я беременна. Малыш, я пока не знаю, кто ты, сынок или дочка, но уверена: ты мой ангел-хранитель, потому что приходишь в самый сложный период. Мы уже решили расстаться с твоим папой, а ты своим появлением сохраняешь нашу семью...»
Отец очень хотел ребенка, но мама долго не могла забеременеть. Когда наконец это случилось, он едва не сошел с ума от счастья. Да, так было — хотя потом верилось с трудом... Понимаю, что не вправе судить отца и должна его простить. Я и простила, но вот забыть мамины слезы и то, как мы с ней голодали, наверное, не смогу никогда.
В девяностые отец начал заниматься бизнесом, но, не имея опыта, прогорел и задолжал большие деньги. Помню ссоры родителей и обвинения — несправедливые, жестокие, которые он бросал маме в лицо.
А потом отец исчез. Уехал из Волгограда, где мы жили, с намерением «поправить финансовое положение» и как в воду канул, оставив нас без копейки наедине с кредиторами. Отец — ревнивый человек и в свое время запретил маме быть ведущей на уфимском телевидении. Она занималась домом. И вот теперь, в середине девяностых, когда кругом шли повальные сокращения, ей пришлось искать работу.
Удалось устроиться в библиотеку, но только на полставки. Зарплата просто крошечная. Все проблемы были бы решены, прими мама одно из многочисленных предложений руки и сердца. Благодаря кредиторам информация, что «красавица Зульфия Утяшева осталась с дочкой одна», разлетелась очень быстро.
От поклонников отбою не было, но мама всем отвечала отказом. Она продолжала любить отца.
В десять лет на клубном Кубке мира в Японии на меня обратила внимание Ирина Винер. Вернувшись домой, я протянула маме ее записку:
— Ирина Александровна хочет взять меня к себе в Центр олимпийской подготовки, просила тебя позвонить.
Мама засомневалась:
— Но ведь ты переедешь в Москву, а моей зарплаты не хватит на частые поездки. Разве мы сможем подолгу жить друг без друга?
И директор моей гимназии подлила масла в огонь: — Ляйсан — первая по математике и английскому, она возглавляет список учеников, которые поедут по обмену в Америку.