Чувствовать себя диковинным зверем в толпе зевак — кому это понравится? Сам за собой не раз замечал: встретив известного человека, тоже невольно засматриваюсь. Правда, тут же себя одергиваю: «Саша, не пялься! Это неприлично».
Сопровождать маму в ее прогулках и поездках в метро я в какой-то момент просто перестал. Заявил твердо: «Извини, но больше не могу». Объяснять почему не пришлось — она и так все понимала.
Пика безумной популярности, накрывшей Терехову после выхода «Собаки на сене» и особенно «Д’Артаньяна и трех мушкетеров», я, к счастью, не застал. Боюсь представить, каким атакам поклонников она и наш дом подвергались в конце семидесятых, если даже спустя десяток лет на лестничной площадке круглосуточно несли караул преданные поклонницы.
Мама их подкармливала — выносила ватрушки, бутерброды. Из-за приоткрытой двери доносились ее увещевания: «Девочки, идите домой. Родители волнуются... Я ценю эти внимание и любовь, но у вас должна быть своя жизнь».
Но девочки все равно приходили — с цветами, мягкими игрушками и прочими сувенирами. К чести большинства фанаток, вели они себя тихо и деликатно. В отличие от одного сумасшедшего дядьки, который стоял за нашей дверью и смотрел в глазок немигающим взглядом. Было страшно. Я забивался в угол и плакал. Мама долго пыталась воззвать к разуму поклонника, просила оставить нас в покое, а когда поняла, что слова не оказывают должного эффекта, налила в ведро холодной воды, распахнула дверь и окатила мужика с головы до ног.
Водная процедура подействовала — больше на площадке он не появлялся.
В детстве мама часто брала меня в Театр Моссовета на репетиции, и пока была на сцене, я с детьми других актеров обследовал подвалы, декораторские, костюмерные, реквизиторские цехи. Последний казался нам настоящей сокровищницей, где было все: оружие, драгоценности, всякие диковинные приспособления. Помню особую, почти сакральную атмосферу театра — черные стены, запах пыли и горячих осветительных приборов, механизмы, стальные тросы... Скрип половиц, шепот за кулисами во время спектакля, осторожные шаги актеров, их загримированные лица с каплями пота, сосредоточенные взгляды и губы, беззвучно повторяющие текст.
Однажды мама решила поставить спектакль по пьесе Федерико Гарсии Лорки «Когда пройдет пять лет» на камерной сцене «Под крышей».
Отрывки из нее она уже читала в концертных программах коллектива «Балаганчик», который в начале восьмидесятых создала вместе с Игорем Тальковым. Дома до сих пор хранится большеголовая, с огромными глазами кукла, которую она держала в руке, произнося диалог между умершим мальчиком и котенком. Недавно я перечитал пьесу и еще раз убедился: это одна из самых сильных и пронзительных сцен. В мамином спектакле мне, двенадцатилетнему, досталась роль мальчика, а котенка играла моя подруга детства Женя Панфилова — дочка директора театра Валентины Тихоновны. Сейчас Женя — востребованный театральный художник.
Когда мама предложила сыграть в постановке, согласился сразу.
Если бы только знал, на что себя обрекаю! Перед выходом на сцену трясся как осиновый лист: ноги ватные, ладони мокрые, хочется есть, пить, в туалет, а потом отключиться и очнуться только когда все закончится. Но звучала реплика, служившая для меня сигналом, — и я шагал в пропасть. Была надежда, что страх когда-нибудь исчезнет, но, к сожалению, это повторялось раз от раза.
Маме о своих переживаниях я ничего не говорил. Видел, что ей и так тяжело — ведь она была постановщиком спектакля и исполнительницей одной из главных ролей. Не хотел нагружать еще и своими проблемами. Да и просто нравилось, что для режиссера Маргариты Тереховой сын — такой же исполнитель роли, как остальные.
Я вообще старался не распространяться о том, что моя мама известная актриса, не стремился вызвать особое отношение там, где это неуместно.