— Хотелось бы все-таки на русском.
Вернулись с Галкой в училище несолоно хлебавши. Но откуда-то взялась уверенность: не все потеряно, еще будет шанс.
Спустя несколько месяцев Марк Анатольевич пришел в Школу-студию МХАТ посмотреть дипломный спектакль «Дети солнца», где наш курс был занят почти целиком. У меня в постановке была всего одна выигрышная сцена. Понимала: если Захаров остановит действо до нее — пиши пропало. Подговорила однокурсника, который играл Протасова, перескочив сцену с Резниковой, сразу сыграть мою «козырную». Он согласился. До сих пор помню слова моей Мелании: «Милый!
Целовала я книжки... Взгляну в нее, а там такие слова, никто, кроме тебя, и понять их не может... И целую...»
Захаров посмотрел «козырную» сцену целиком, а следующую прервал в самом начале. И тут же ко мне подошел кто-то из его свиты: «Дайте, пожалуйста, телефон, по которому с вами можно связаться». Я продиктовала номер мастерской Володи. Слышавшая разговор Резникова, перехватив меня за кулисами, прошипела: «Что, довольна? Устроила себе бенефис!» Скажу честно, никаких угрызений совести я перед ней за тот трюк не испытываю. Ирина была очень сексапильной, прекрасно двигалась, пела, танцевала — одним словом, звезда. Но характер имела довольно сложный. Позже она вышла замуж за волейболиста и переехала жить в Финляндию.
Только добралась до Володиной мастерской — звонок из «Ленкома»: «Завтра вас ждет Марк Анатольевич».
С минуту Захаров смотрел на меня в задумчивости, а потом изрек:
— Ну, вы, конечно, не москвичка.
— А я живу с москвичом и собираюсь за него замуж.
— Это хорошо. Тогда сразу после ЗАГСа сюда — за заявкой для вашей комиссии по распределению.
Прежде, когда речь заходила о том, чтобы оформить отношения, Володя говорил: «Отправят тебя в какой-нибудь провинциальный театр — я за тобой из Москвы не поеду. А ты без работы не сможешь, чтобы только у плиты стоять да хозяйством заниматься. Ну и какая у нас получится семья?» Узнав, что меня берут в «Ленком», Лавинский обрадовался: «Я договорюсь в ректорате, чтобы бумагу для ЗАГСа выдали — распишут сразу, ждать три месяца не придется!»
Через пару недель сыграли свадьбу.
В роли тамады, сменяя друг друга, выступали Никита Антонович и Саша Кайдановский, который давно и близко дружил с отцом и сыном Лавинскими.
А еще через неделю наступил день моего триумфа. Стою перед комиссией по распределению, внутри все поет от торжества.
— Яковлева Татьяна Эдуардовна. На вас пришли заявки из Ростова и Тбилиси. Что выбираете?
— Выбираю «Ленком»! Вот заявка от Захарова.
На лицах мэтров — полная растерянность, а у меня в голове: «Что, получили? Не ценили меня, а я единственная из выпускников буду играть в «Ленкоме»!»
Сразу после зачисления в труппу Марк Анатольевич предложил подумать над творческим псевдонимом: «В московских театрах уже есть несколько актрис с фамилией Яковлева».
Вариантов было немало: могла стать Токаревой — по отцу, Карлаш — по репрессированному деду, Кравченко — по бабушке, маминой маме. Остановилась на последней. Карлаш — конечно, красивее, но двумя годами раньше мама, пытаясь разыскать в Сибири могилу своего отца, обнаружила, что он жив. Тогда же выяснилось, что в лагере Иван Лазаревич пробыл недолго — был отпущен на поселение. Работая продавцом в продуктовом ларьке, познакомился с шестнадцатилетней девушкой, тоже из поселенок, стал ее подкармливать, а та в благодарность, что спас от голодной смерти, стала с ним жить.
Потом они поженились, нарожали детей.
Я была в Донецке на каникулах, когда дед приехал из Сибири в гости. Помню мамины горькие слова: «Как ты мог? Мы же тебя любили! А ты даже не писал! Мама не выдержала разлуки, мы с Адой совсем девчонками остались без обоих родителей!» Дед молчал, а я смотрела на него и не могла разобраться, какие чувства испытываю. Жалость? Обиду за бабушку и маму с тетей Адой? Наверное все-таки первое, потому что те, кто знал деда до ареста, в один голос твердили: «Сломал человека лагерь. От прежнего Ивана Лазаревича Карлаша — красавца, умницы, весельчака — ничего не осталось. Мрачный, закрытый, во всем ищущий подвох и предательство старик».
Сразу после поступления в «Ленком» меня стали вводить в гремевшие на всю Москву спектакли: «Тиль», «Трубадур и его друзья», «В списках не значился».