А еще мне казалось, что Гайдай — фамилия красивая, но непонятно: то ли мужчина, то ли женщина… Мама-то у Лени была из Рязани — Любимова. Отец — украинец, сосланный еще в царские времена в Сибирь.
Самое смешное, что актрисой становиться я вовсе не собиралась. Мечтала быть учительницей начальных классов, но не получилось. Я дружила с дочерью поэта Владимира Луговского, Машей, — мы вместе заканчивали «девчачью» школу. И вот на ее дне рождения я заявила, что мечтаю стать педагогом. «Почему?» — спросил Луговской. — «Хочу сеять разумное, доброе, вечное». — «Вы знаете, есть другая профессия, которая сеет разумное, доброе, вечное. Не хотите стать артисткой?» — «Нет, что вы, это исключено».
Тем не менее Луговской посоветовал дочери после школы отнести мой аттестат во ВГИК — я даже не знала, что есть такой институт.
И мы с ней рискнули. Правда, документы не хотели брать — было уже 1200 человек в конкурсе. Но Маша упросила председателя приемной комиссии. На меня жалостливо так посмотрели: «Ладно, давайте». И в институт я прошла сразу. И даже еще не поступив, получила приглашение на пробы в картину «Смелые люди» — там я сыграла девочку с куклой. И весь мой Гагаринский переулок сразу начал считать меня звездой. Потом пошли другие роли. Фильмов тогда было мало, и каждую картину смотрели все и по несколько раз. А на третьем курсе я уехала в Ленинград — сниматься в картине «Честь товарища», в роли Гали Богачевой. Потом было «Испытание верности» у самого Ивана Пырьева. И понеслось… Тогда я считала себя хорошенькой.
И вот мы собираемся встречать Новый год в Доме кино. Я сшила новое платье — красное, с золотыми бантиками. Глубокое декольте, туфли на шпильке. Чувствую, что очень даже ничего. Захожу при всем параде к Лене, который сидит и грызет, как червь, свои книжки.
— Ну как?
— Хорошо (это звучит без особого восторга).
— Нравится тебе?
— Нинок, ты должна понять, что ты некрасивая.
— Я? Зачем же ты на мне женился? Я должна быть для тебя самой красивой — тем более в новом платье!
— Знаешь, Нинок, у тебя столько других достоинств... Не надо казаться, надо быть самой собой.
Мне это все было странно. Сначала я его спрашивала еще:
— Лень, ты меня любишь?
Он делал глаза больше очков:
— А что, об этом надо говорить?
— А как ты думаешь? Молодой женщине приятно слышать, что ее любят.
— Нина, ты еще многого не понимаешь.
Кстати, Леня оказался очень ревнивым. Я это чувствовала. Я говорливая, а он молчун. Всегда слушал. У него все откладывалось, я же все выплескивала наружу. И если он видел, что у кого-то ко мне явный интерес, то молча переживал.
Сам же… был очень обязательным человеком. Очень порядочным. Изменял ли он мне? Мне это было неинтересно. И ему, думаю, тоже. Хотя он был очень увлекающимся. Любил всех своих героинь — наслаждался эксцентричностью Селезневой, прелестью Варлей... И я не ревновала, а как бы влезала в его шкуру. Я ему все разрешала. Пользовался ли он этим — не знаю.
Он очень любил красивых женщин. Но издалека — из-за своей застенчивости. Например, едем с ним в метро. Он говорит мне:
— Посмотри, какая красивая женщина!
— Сейчас выйдут, я посмотрю (в вагоне было много народу).
Он нагибается ко мне и ахает: — Нинок!
Да ты же ничего не видишь! Как же ты живешь?
Как-то в Таджикистане на приеме он увидел балерину:
— Нинок, посмотри какая!
И мне так захотелось, чтобы ему стало хорошо, — почти по-матерински! Подхожу к девушке и говорю:
— Вон там напротив стоит длинный в очках — он хочет пригласить вас потанцевать, но стесняется. Пригласите его сами, пожалуйста.
Смотрю — она идет и приглашает его. Леня весь расцветает от счастья..
Режиссер Миша Богин (он стоял рядом) мне говорит:
— Я все видел! Таких хитрых женщин, как ты, еще не встречал!
Меня часто спрашивали, почему я не играю в Лениных фильмах.