Такая сказка про белого бычка. Лишь когда он уезжал в экспедицию, я ухитрялась провернуть операцию «ремонт» дней за пять—десять и приезжала к нему, просто высунув язык от усталости.
Мало кто знает, что при всенародной известности мужа мы жили очень скромно. Леню нельзя было назвать кормильцем семьи. Это в Америке он стал бы миллионером. Правда, по советским меркам мы казались состоятельной семьей. В 1958 году купили за 120 тысяч кооперативную квартиру. Чтобы собрать эти огромные деньги, я снималась на студии в Алма-Ате — там больше платили, тем более за главные роли. Внесли 30 процентов, а потом все деньги уходили на кооператив. Въехали с одной раскладушкой и книжным шкафом. Потом годами обзаводились хозяйством.
А во времена перестройки мы стали скромными пенсионерами. Помню, при начислении мне пенсии получилась очень маленькая сумма. Села я на кухне писать в Свердловск, Одессу, чтобы мне прислали расчетные листы. Подходит Леня: «А что это ты делаешь?» — «Да вот, документы для пенсии собираю». — «Тебе что, на хлеб не хватает?» — «Хочу хлеб с маслом». — «Я куплю тебе хлеб с маслом».
Честно говоря, верилось в это с трудом.
В 1993 году в последнем своем интервью Леня сказал, что из преуспевающего режиссера за год он «превратился в нищего пенсионера».
Скромности он был феноменальной. Это меня, честно, бесило. Но именно таким и нравился. Еще он был невероятно самоироничен, никогда не понимал, как можно сказать о себе: я мэтр или мастер...
Не гнался и за званиями, спокойно относился к номенклатурным радостям.
Вообще наград у него было мало. Леня любил повторять цитату из Грибоедова: «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». Ордена он называл «цацками». Как-то вошла — он заполняет какие-то бумаги. «Зачем, Леня?» — «Цацку какую-нибудь дадут». И звание народного СССР ему дали тоже очень поздно… Но мужу было все равно. Он не понимал, зачем артисту вообще звания. Как их можно просить? Он и меня так в какой-то мере воспитал. Если заслужила — то дадут. А сама хлопотать не буду.
Он даже обижался, когда, представляя его, люди вспоминали какие-то его звания и регалии: «Скажите просто — режиссер-постановщик Леонид Гайдай». Он и тогда считал, что это — бренд, выражаясь современным языком.
Это — уже реклама. Сегодня трудно представить, что его фильмы — лидеры проката — собирали по 80 миллионов зрителей!
После «Двенадцати стульев» мы все-таки купили машину — «Жигули». Леня обожал водить, хотя особых способностей к этому не имел. Для режиссера он слабо разбирался в технике. Регулярно сжигал стартер, прогревая машину. Я же оказалась способной. Даже сама сконструировала электрозажигалку из вязальной спицы — обычную было трудно достать, а портились они у нас непрерывно. Доверчивый неумеха Шурик в «Кавказской пленнице» — это отчасти и Леня...
Ну а машину уж перебирала по винтику, она всегда была в полном порядке. И все-таки мы ее разбили. И тут как раз на «Мосфильм» новую партию прислали, я уговорила Леню сходить к директору студии Сизову попросить машину.
Скромный Гайдай снова попросил «Жигули». Мол, жена только в ней до педалей достает. А Сизов удивился: как-то несолидно. И выделил «Волгу». И тут вдруг Театру киноактера, где я работала, тоже выделили машины. И я купила себе «Жигули», на которых возила Леню на студию. А на фазенду ездили на его «Волге».
Фазенда, дача…. Это была его заветная мечта. Мы лет десять иcкали подходящую. Наконец вступили в мосфильмовское товарищество под Звенигородом. Купили участок, оказалось, что домик гнилой. Пол весь в грибке. Пришлось дачу ломать по частям. Но Леня очень полюбил землю и всякое садоводство. Привез из Крыма семечко лаврового листа. Этот лавр своими корнями разворотил нам не один горшок.
— Ну что, Леня, теперь бочку будем для него ставить?
— Ну хорошо.