Посадим его на даче.
— Он замерзнет!
— Не замерзнет. Я шатер поставлю.
И поставил. Приезжали весной — первым делом бросался к нему. Радовался свежему побегу. Этот лавр теперь растет у нас дома. А сама дача сгорела в 97-м году. Ее подожгли. Но друзья помогли восстановить…
…Мы прожили вместе ровно 40 лет. Не могу сказать, что я его любила. Но ценила безмерно. Я понимала, что он уникален. Единственный в своем роде. А «любить»… Мне не нравится это слово.
Оно всего не вмещает. Можно любить борщ. Или кофе. Или падающий снег. У меня было другое. Такое щемящее нежное чувство. Если ему было плохо — мне было просто не по себе. Например, когда люди без юмора обижали его какими-то идиотскими рецензиями. Кстати, он и меня иногда осаживал, когда я заводилась:
— Нинок! У тебя, оказывается, нет чувства юмора.
Это было самое большое оскорбление. И тогда я замыкалась. Хотя и понимала, что он говорит несерьезно.
Анекдоты он любил слушать, но не рассказывать. Например, я знала один анекдот, не очень приличный, но по нынешним временам совсем невинный. И когда, сидя в компании, заявляла, что хочу его рассказать, он реагировал так: — Нинок!
Твой анекдот еще рано рассказывать!
Шло время, люди выпивали, закусывали, в ход уже шли крупно-соленые анекдоты. Я опять:
— А вот я знаю такой анекдот…
Он брал за руку и тихо говорил:
Твой анекдот уже поздно рассказывать.
…Последние годы ему пришлось нелегко. Он страдал — на ноге открылась старая рана плюс эмфизема легких. Причем Леня много курил. И бороться с этим было бесполезно. Но он был счастливый человек — всегда жил только тем, что ему интересно. Например, любил играть в карты или на «одноруких бандитах». И хотя проигрывал много денег, остановить его было нельзя.
— Леня!
Так никто не живет!
— Как никто? Я так живу.
И спорить было бесполезно.
Я всегда понимала, что мне в жизни повезло: у меня самый лучший на свете муж, от которого прекрасная дочь, да и работой я не обижена. Но все когда-нибудь кончается…
Это случилось в ноябре 1993 года. Он умер, как говорится, у меня на руках от воспаления легких — тромб заклинил легочную артерию. Плюс сердечная аритмия. Вот только что мы с ним разговаривали — о земле на нашей даче, о посаженном чесноке, и — все, через минуту его не стало. Я даже не сразу поняла, что осталась одна.
Хорошо, что Леня не мучился, что я была рядом. Иначе бы терзалась: «Он звал на помощь, а ему не помогли». А еще хорошо, что я смогла его похоронить. Если бы я ушла первая, что бы он делал? Хорошо, что в ту трудную минуту рядом оказались друзья: Леонид Куравлев, Юрий Волович, Наталья Варлей, Дмитрий Харатьян, Аркадий Инин... Без них я пропала бы. Они помогли и когда на сороковины нашу квартиру залило кипятком сверху. Я сразу сказала:
— Это Леня-Водолей. Только понять не могу — почему кипятком?
Вообще я счастливый человек. Когда умер Гайдай, у меня было 60 картин, а сегодня уже 86! И это опять-таки благодаря Лене: люди, которые любят и уважают моего мужа, приглашают меня сниматься. Я чувствую, что он следит за мной ОТТУДА. Иногда даже слышу его шаги по квартире — вот пошел на кухню, ставит чайник, вот-вот спросит: «Нинок, чай пить будешь?»
Он до сих пор помогает. Может, считает, что недодал мне что-то... Думает, пусть, Нинок, тебе будет хорошо.