Иди сюда». Отводит в сторонку, я иду за ним с бумагой. «Ухо дай». Я наклонился. «Ближе». И тут как заорет: «Да пошел ты!..» И удалился — а я хохотал до колик.
Я отправился к Людмиле, родители сказали, что ее нет. Это повторилось и на следующий день. Я понял: Люда не хочет меня видеть. И тогда, обиженный до невероятия, от безысходности отправился к Тамаре. Она встретила меня очень тепло. «Ой, откуда ты взялся?» — и пригласила в гости на следующий день. Я соврал, что в городе по делам, не скажешь же, что Люда меня бортанула…
В Ростов я приехал с гитарой. Собирался сыграть Людмиле… На следующий день я поплелся к Тамаре, пил чай, играл на гитаре и гундосил песни. Нажимал на цыганщину, охмурял...
На следующий день я снова к ней приперся, и моя будущая теща встревожилась. На третий вечер мы поцеловались. Говорю: «Слушай, а давай поженимся?» Перед этим Тамара рассказала, что встречалась с парнем, спортсменом, но родители были против. Так что у нее — своя душевная травма, у меня — своя: Людочка дала от ворот поворот… Я сделал предложение, Тамара ответила: «Давай. Завтра скажу родителям, что мы решили пожениться».
Узнав о наших планах, мать Тамары чуть в обморок не упала: «Доченька, он же голожопый студент. Куда этот Мережко годится? Живет в Москве в общежитии. Ты с ума сошла?»
Но мы все же подали заявление и 28 января 1966 года расписались. Тамарина родня закатила пышную свадьбу в гостинице «Ростов», гостей было много, но мои родители не приехали.
Я говорил маме: «Если папа не может, хотя бы вы приезжайте». — «Сыночек, не приеду. У меня одна юбка и кофта одна. Не хочу тебя позорить».
— А вы помогали родителям?
— Работая в «Молоте», я получал 120 рублей и каждый месяц треть высылал домой. Позже, на третьем курсе, когда по моему сценарию сняли короткометражку «Зареченские женихи», мне заплатили восемьсот рублей, и я тут же отослал половину отцу с мамой.
Когда фильм поставили в эфир, я дал родителям телеграмму, и они отправились к зажиточным соседям, у которых имелся телевизор. Собрались и другие сельчане. Расставили стулья и уселись перед черно-белой «Чайкой». Когда появились титры «автор сценария Виктор Мережко», Иван Севастьянович зарыдал, вслед за ним заревела мама.
Так и проплакали до конца сеанса...
Я влюбился в Тамару до осатанения, а она душевно не была готова к свадьбе. Для нее скорее это был акт отчаяния. Помню, идем ночевать к моей тете Доре на Ростов-гору, на дворе — январь. Тамара, сняв туфли, шлепала босиком по трамвайным рельсам. Я кричал: «Что ты делаешь?» И слышал в ответ: «Пошел вон, не твое дело». Это был какой-то жуткий протест. Мы поссорились, потом помирились, а затем я уехал в Москву.
Летом у меня была практика на львовском телевидении, я снимал полуигровое-полудокументальное кино как режиссер и как сценарист. Жена приехала во Львов — капризная и невероятно красивая. Тогда было модно наклеивать длинные ресницы, еще у нее был высокий, как башня, начес.
Я снял комнату, а там клопы, которых она никогда в жизни не видела.
Съехали оттуда в гостиницу, а у меня денег нет. Помогли родители Тамары. В этой гостинице были и скандалы, и обиды, и ссоры… Разъехались мы на грани развода. Потом жена приехала в Москву и сказала: «Витя, я была не права. Давай все-таки не будем расставаться. Ты мне начинаешь нравиться».
Как же я был счастлив! Про Люду давно забыл. На московских улицах все на Тамару оглядывались, а я кроме нее никого не видел, никого не замечал… До поры до времени. Потом — особенно когда появился ребенок — привык к своему счастью, и многое изменилось.
Когда Тамара переехала в Москву, я снял маленькую комнатку на проспекте Мира, на первом этаже, недалеко от общежития ВГИКа.
Ее сдавала скандальная немолодая хозяйка. Она выгнала мужа, а тот ревновал свою благоверную ко мне, часто стучал в окно, пытаясь разбить стекло.
После окончания ВГИКа из общежития меня выписали, я лишился прописки, закончился и срок действия паспорта. Мы сняли однокомнатную квартиру недалеко от Преображенки, на Погонном проезде. Теща сказала: «Витя (я ведь несколько лет сидел без работы, сценарии мои не шли), зарабатывай как хочешь, а на квартиру я тебе деньги дам». За три года безденежья я задолжал ей огромную сумму. Причем теща не только на квартиру давала, но и помогала, когда жрать нечего было. С проводниками поезда «Тихий Дон» передавала нам банки с огурцами, помидорами, домашней тушенкой, свининой в смальце.
У нас часто бывали гости, захаживал и один достаточно известный сейчас художник.
О том, что он карточный шулер, я узнал позже. Моя Тамара ему очень понравилась. Взаимности, естественно, не было, и он решил от меня избавиться.
Как-то говорит: «Слушай, у тебя же паспорт просрочен. Я помогу: подъедешь к начальнику отделения милиции Казанской железной дороги, скажешь, что от меня, дашь пятьсот рублей, и тебе выдадут паспорт...» И я поехал...
Захожу к начальнику. «Здравствуйте, я от Х.». — «Не знаю такого. А что вы хотели?» — «Вот, паспорт закончился». — «Вижу». — «Вот пятьсот рублей». — «Понял...» Берет он мой паспорт, кладет пятьсот рублей в карман и нажимает кнопку: «Двух конвоиров сюда!»
Я опешил: «А деньги?
