У Папанова были постоянные конфликты с режиссером, порой доходило до кулачных боев, и Анатолий Дмитриевич часто мне жаловался. После картины мы остались друзьями. Он помог мне поставить телефон в Теплом Стане, стал приглашать в гости, на спектакли. Начальника телефонного узла он каждый год считал необходимым приглашать в ресторан и угощал за свой счет. Когда я лез за бумажником, он говорил: «Сиди. Не дерхайся».
После его смерти Надежда Юрьевна, вдова, сказала мне: «Толя всегда говорил: мой лучший друг Витя Мережко».
С Анатолием Дмитриевичем мы очень дружили, но почти родственные отношения у меня были с Георгием Юматовым и его женой Музой Крепкогорской.
Не каждый день, но через два-три дня — обязательно встречи, застолья, разговоры.
А началось все с жестокого розыгрыша. В Одессе снималась картина «Если есть паруса». В ней играли Михаил Пуговкин, Муза Крепкогорская, Борис Брондуков, Георгий Юматов — настоящее созвездие, а вот сценарий был очень слабым. Меня, как подающего надежды молодого парня, позвали его переписать. В Одессе мы жили в гостинице «Аркадия» и очень веселились.
Боря Брондуков любил выпить, по утрам он долго спал. А мы шли на рынок, покупали обсмоленную свиную голову и утром подкладывали ее Боре под подушку, чтобы он проснулся, увидел свиное рыло и заорал. Сидели как дураки рядом с его постелью часами, и если не просыпался, щекотали ему пятки.
Он открывал глаза и орал как сумасшедший.
Все играли в футбол, а я футбол не понимаю. Люблю хоккей, штангу обожаю, уважаю легкую атлетику, а футбол — не мое. Мужики гоняли мяч, я сидел и смотрел. Однажды игроки пошептались, и Юматов говорит: «Вить, ну что сидишь? Иди к нам, поиграй. Попробуй забить пенальти».
Играли тряпичным мячом, а они взяли да и подменили его на кусок кирпича, завернутый в тряпку. Я разогнался, ударил — и снес себе ногти на ноге.
Жора чувствовал вину очень долго: «Витя, какой же я идиот! Это ведь была моя идея. Думал, ты шмаркнешь чуть-чуть, легко…»
Они с Музой ввели меня в свой гостеприимный богемный дом. У них бывали Володя Высоцкий, Марина Влади, Алла Ларионова с Николаем Рыбниковым, Татьяна Конюхова, Борис Сичкин...
Обо мне Муза всегда говорила: «Это будущая знаменитость, наш Витя Мережко».
Жора очень злился, когда Муза выпивала. Иногда и с ним такое случалось, но редко — он жестко себя держал. Очень любил свою собаку, Музу, меня и мою дочь Машу.
Дружил я и с Никитой Михалковым. У этой дружбы своя предыстория. Однажды мне позвонил Григорий Наумович Чухрай. «Баллада о солдате», «Чистое небо» — гениальный режиссер… И вдруг голос в трубке: «Виктор, это некто Григорий Наумович Чухрай. У меня есть к вам предложение. Можете подъехать?»
Он предложил написать сценарий, показал газетные вырезки, где говорилось о том, как мать, безгранично любя своего сына, погубила его — сделала дезертиром.
Фильм назывался «Трясина», Мордюкова сыграла в нем, по-моему, свою лучшую роль. На этой картине мы с Нонной Викторовной подружились, перешли на «ты». Кстати, «Трясину» год держали под запретом.
Как-то Мордюкова мне говорит: «Витя, я так устала от этой картины! Напиши для меня комедию».
Год она меня терзала, наконец я сел и очень быстро написал «Родню». Передал Мордюковой, через день она звонит: «Витька, какой ты сценарий написал! Сукин ты сын! Это должен снимать самый лучший режиссер — Никита Михалков».
Никита прочитал сценарий, позвонил мне.
«Виктор, здравствуйте, это Никита Михалков. Прочитал ваш сценарий и хочу его снимать. Вы не против?»
С тех пор мы сдружились. Так совпало, что вскоре меня и Никиту отправили в ГДР по киношным делам. После официального мероприятия мы отправились обедать в ресторан. Вокруг столиков, похожих на гнезда, сидит немчура — только головы видны. Они выпивают «айн штук водка» — по чуть-чуть.
Никита спрашивает: «Ты немецкий знаешь?» — «Довольно прилично». — «Значит, так, Витюш, закажи вот это и это — я тут ни бельмеса не понимаю». Я перевел: «Айн бифштекс, на первое зуппе».
«Давай бутылочку водки, — предлагает Никита. — И попроси, чтобы принесли стаканы по двести пятьдесят грамм. Мы с тобой сразу засандалим по стакану».
Приходит официант, я прошу: «Айн фляш водка».
— «Дас ист унмеглих — это невозможно!» — «Варум?» — «Дас ист гросс! Найн!» — «Бите айн фляш водка унд гросс глясе. Гросс!» — «О майн готт!»
Вскоре тащит на подносе айн фляш водка и два больших стакана. Все смотрят, как два русско-советских будут пить.
Никита налил: «Ну что, Витюшка, вздрогнем? Покажем русскую удаль?»
Выпили, нам похлопали.
Поели, поговорили. «Витюшка, а если еще бутылочку? Зови этого козла» ( у официанта были длинные, косо подстриженные козлиные пейсы). Он ушел со стоном и принес еще водки.
