На следующий день меня вызвали на ковер: «Все понимаем, но должны как-то отреагировать». И вывесили выговор, он заканчивался словами: руководство оставляет за собой право лишить артиста Баринова годовой премии. А у меня год урожайный выпал, много наиграл и рассчитывал на приличный куш. И вот шестнадцатого декабря всем, кроме меня, выдают бонус. Несмотря на то, что неоднократно выручал театр. В Малом быстро и качественно вводились в спектакли только двое — Вячеслав Езепов и я. Слава возмутился: «Сволочи! Ты ж не виноват, что снег выпал. Никаких больше срочных вводов! Горите все синим пламенем». Артист всегда может отказаться: «Нет, ребята, не смогу такое выучить, не хочу вас подвести».
В это время Соломин уже почти год репетировал свою любимую пьесу «Коварство и любовь» с хорошим артистом Сашей Михайловым в роли Президента, но у того начались семейные неурядицы. В конце концов Саша заявил, что заболела жена, и ушел из спектакля. А через десять дней надо его выпускать. Вхожу в театр, ко мне бросается секретарша: «Валерий Александрович, мы вас обыскались, скорее к Юрию Мефодьевичу». В кабинете находился еще и Коршунов. Виктор Иванович начинает:
— Валера, надо срочно сыграть главную роль!
— Но у меня ведь есть право отказаться?
— Получишь двойную премию, если выручишь, — включается Соломин как человек практичный. А большой дипломат Коршунов продолжает уговаривать:
— Валера, родной, пойми, мы с выговором не могли поступить по-другому. Что бы сказала труппа?
— Кстати, напоминаю: в ней сто сорок человек. Может, кто-то из них, а не я, заменит Михайлова?
Естественно, я пошел навстречу. Вышел в коридор, его мерил шагами злой Езепов:
— Ну что, согласился?
— Ты же сам все понимаешь.
— Э-э-эх!
А дальше — девять дней фантастических репетиций с Юрием Мефодьевичем, он был в ударе, как в давние студенческие годы. Спектакль сразу выстроился, молодые актеры заиграли. Я советовал: «Чтобы сыграть Ромео и Джульетту, Офелию и Гамлета, Тристана и Изольду, Луизу и Фердинанда, нужно влюбиться. Сердце должно выпрыгивать из груди, когда приходишь в театр и видишь на вешалке пальто партнера. Спать друг с другом при этом необязательно». Ребята — Вася Зотов и Татьяна Скиба — позже поженились, у них родился сын, назвали Валерием, не думаю, что в мою честь. Потом разошлись. Когда репетировали финал, орали с Соломиным друг на друга жутко. Молодые артисты смотрели на меня с ужасом: разве можно так кричать на худрука? Но Юрий Мефодьевич не обижался, таков уж творческий процесс.
Спектакль принимала даже самая тяжелая публика — пятнадцатилетние отроки, которых привозили из провинции на культурное мероприятие. Когда я вопил: «Заколю!» — начинали смеяться, и это очень нравилось Соломину. В конце, не зная, как надо выражать восторг, ребятишки свистели, выходили из зала зареванные, не понимали, почему влюбленные погибли и зло не наказано. Возвращался домой, дочка спрашивала:
— Как сыграл?
— Опять освистали.
С одной стороны, считаю, что актер не должен руководить театром. Любую предложенную пьесу он в первую очередь примеряет на себя: а кого там сыграю я? Актеры — люди жадные, иной раз уже устали от роли, но никогда добровольно не уйдут из постановки, не уступят дорогу молодым. С другой стороны, Коршунов и Соломин стали большим благом для Малого театра, поскольку как никто понимали актерскую природу и относились к труппе сочувственно. Виктор Иванович даже после инсульта оставался почетным директором и председателем нашего фонда. Артист Малого всегда был фигурой особенной, окруженной заботой, любовью, вниманием. Ему многое прощалось: из другого театра за пьянку давно бы выгнали, а наши руководители к таким ситуациям относились с пониманием. Они дополняли друг друга, никогда не конфликтовали. За спиной Коршунова Юрий Соломин мог многое себе позволить, в том числе и нагрубить. А вот Витя был дипломатом. С нежностью вспоминаю Малый театр, хотя уходить оттуда пришлось не по-хорошему. К тому моменту я играл в одиннадцати постановках, в восьми из которых замены мне не было.
