— Раз работаешь в театре, будешь играть!
— Могу и не работать! — пошел и подал заявление об уходе.
Никто не верил, что это всерьез, Соломин его не подписывал. Мы съездили на гастроли в Челябинск, Нижний Новгород. Заявление все лежало. Хорошо относившаяся ко мне начальник отдела кадров сказала: «Валера, ходи на репетиции, иначе уволят по статье». Театр пошел в отпуск, а я ходил на репетиции к Иванову, поскольку должен был отработать еще полтора месяца. Соломин вызвал к себе во второй раз и с порога стал кричать:
— Иванов докладывает, что ты прекрасно играешь.
— Раз уж пришел, что, мне дурака валять? Саботировать? Я не упускаю возможности на любом материале работать как артист.
— Вы трое рушите театр!
— Двоих я знаю, а кто третий? (В тот момент как раз случилась крупная накладка: Ира Муравьева с Сашей Михайловым не прилетели на спектакль.)
— Ты!
— Пойми, отказываюсь от роли, потому что мне неинтересно, я тебя не шантажирую. Квартира есть, зарплата — самая большая, потому что больше всех работаю.
Я уже был народным артистом, по норме мог ограничиться четырьмя спектаклями в месяц, но играл в двадцати и получал тройной оклад.
— Будешь играть, и все!
— Юра, неужели тебе нравится, что тебя боятся в театре? Помнишь, как мы начинали работать, как ты угощал нас в буфете? Говорил: «Вы же голодные, идемте, покормлю, а потом начнем репетировать». А что сейчас?
Я ему много чего тогда наговорил. Соломин перестал орать, но обиделся смертельно. Отпуск закончился, вместе со всеми прихожу на сбор труппы. Мне протягивают книжку:
— Валерий Александрович, возьмите репертуар!
— Я приехал за расчетом, больше здесь не работаю!
Снова вызвали к Соломину, там сидели завтруппой, замдиректора. Коршунов отсутствовал. В конце долгого разговора Соломин заявил: «Не увольняю!» Но я проявил настойчивость. Седьмого сентября пришел на встречу с курсом, там Коршунов со слезами на глазах сказал, что подписал мое заявление. Успокоил его: «Правильно сделали. Все равно бы ушел, поскольку не вижу понимания».
Виктор Иванович думал, что сожалею об этом, говорил: «Надо помириться с Соломиным, поговори с ним». Мы и правда перестали общаться с Юрием Мефодьевичем, и не стану скрывать: я тосковал по Малому театру, он был домом. Но возвращаться не собирался. Васька Бочкарев, с которым делил гримерку, вывинтил лампочки с моего стола и сказал: «Они снова зажгутся, только когда вернешься!» Как-то заболел один артист, другой, раздались голоса: «Вот бы вернуть Баринова». Коршунов позвонил: «Ни с кем ничего не надо согласовывать, просто приходи и начинай работать». Два года не здоровавшийся Соломин, случайно встретив меня в аптеке, обнял за плечи, прямо назад не звал, но по разговору я понял: если захочу вернуться, будет рад.
Слышал, что в последнее время Юрий Мефодьевич якобы находится под влиянием жены. Не верю, никогда не видел ее в Малом театре. Знаю, что в Щепкинском училище у нее совершенно особые статус и положение. Однажды меня пригласили возглавить жюри чтецкого конкурса среди студентов, и мы с Ольгой Николаевной полностью разошлись во мнениях. Когда я жарко спорил с Соломиной, кому присуждать призы, окружающие недоумевали: мол, как ты можешь?! В конце концов мы пришли к консенсусу, и я рад, что не ошиблись в выборе победителя. Тот парень через месяц занял первое место на чтецком конкурсе в Питере.
