В 1994-м «Замок из дождя», одноименный альбом и концертная программа собрали все возможные музыкальные награды от «Шоу года» до «Альбома года», а количество кавер-версий на песню вообще не поддается исчислению. Мог ли я, обычный московский мальчишка, ожидать, что Судьба сдаст мне такие карты?..
Я родился шестьдесят лет назад в роддоме имени Грауэрмана на Арбате. Дед по материнской линии оплатил мое появление на свет по первому разряду — подозреваю, что оттуда моя любовь ко всему эксклюзивному. Семья, впрочем, была по советским меркам самой обычной: отец — военный, мама — учительница. Оба немолодые: папе, прошедшему войну от первого до последнего дня, на момент моего рождения было сорок восемь, маме — на десять лет меньше.
Сейчас принято ностальгировать по советской эпохе. Но единственное хорошее, что помню из того времени, это живых родителей. Ну и еще стадион «Юных пионеров» у метро «Динамо», где на третьем этаже особняка, прилегающего к велотреку, располагалась шахматная школа, которую вела легендарная Людмила Сергеевна Белавенец. С тринадцати до семнадцати лет четыре раза в неделю это место оставалось мне школой и отчасти домом. В обычной школе было холодно и бесприютно: классные комнаты забиты ветхой мебелью, на стенах — неизменные портреты Маркса, Энгельса, Ленина; однокашники, смолящие на переменах под разговоры о битлах и роллингах; яйцеголовые отличницы, истово зубрящие хрестоматию по литературе. Уже тогда у меня на все было свое мнение. То, что это опасная привычка, я понял, когда на уроке литературы заявил, что во всех злоключениях Владимира Дубровского виноват его вздорный, тщеславный и глупый отец. Эта декларация шла вразрез с установкой хрестоматии, где Дубровский противопоставлялся богатому соседу Троекурову, считался благородным борцом с несправедливостью и вообще без пяти минут марксистом. Возмущенная училка вкатила кол и вызвала в школу мать. Мнения своего с годами я не поменял, на этой версии держится мой одноименный мюзикл, идущий более чем в дюжине театров по всей стране.
В 1978-м пытка школой закончилась, но началась другая — я поступил в МАДИ. На втором курсе, на картошке, ко мне прилипла какая-то диковинная ангина, провалялся в бреду чуть ли не месяц, пропустил кучу лабораторных, не успел сдать проекты и в итоге завалил зимнюю сессию. В деканате сжалились и оформили академический отпуск. Я начал подыскивать работу. Дядя, известный пианист Левон Оганезов, предложил Москонцерт. Так все и началось...
На первые гастроли я отправился техником по аппаратуре, а по сути звукорежиссером при безымянной концертной бригаде, колесившей по астраханским лиманам и выступавшей в сельских Домах культуры. Начальство отчего-то решило, что полтора года обучения в МАДИ превратили меня в специалиста по звуку. Переубеждать я никого не стал. Перед первым концертом в ДК рыбпромхоза «Красный путь» подключил кабели к усилителям и колонкам, а микрофоны напрямую в пульт, и... отчего-то все заработало.