На следующие гастроли я уже отправился с большой звездой — Валерием Ободзинским. Поездка не задалась с самого начала. Прилетев в Самарканд, мы разгрузили аппаратуру и оставили ее на сцене филармонии, где должны были пройти завтрашние концерты. Утром с музыкантами вернулись, чтобы настроиться, и оказалось, что один усилитель бесследно исчез. «Это ты его упер и местным лабухам продал», — заявил мне директор певца. В ответ я двинул правой без замаха и попал ему прямо в нос. Кровь хлынула ручьем, залив бедолаге белый пиджак.
В перерыве между концертами меня позвали в гримерку к Ободзинскому. В огромной комнате на подоконнике стояла снятая с петель рама — в здании филармонии шел ремонт. К окну был придвинут диван, на котором расположился директор. Ободзинский, переодевшись в спортивный костюм, мерил шагами комнату. Его молодая жена Лола сидела в сторонке, раскачиваясь на стуле.
— Чего ты руки распускаешь? — спросил Ободзинский.
— Надо было ему за языком следить, — буркнул я в ответ.
— А ты не сам усилок «обезвредил»? — усмехнулась Лола, обращаясь к директору.
— Да ну вас, — обиделся тот и направился к выходу.
— Укатался я что-то. Жарко, — тяжело вздохнул Ободзинский и повалился на диван.
От толчка его спинки в подоконник рама пошатнулась и всей тяжестью обрушилась на артиста. Стекло разлетелось на миллион осколков, по счастью не поранив Ободзинскому лицо, но все равно шок оказался велик. На вечернем концерте он спел: «Эти глаза не против» вместо «напротив», но это было совсем не смешно.
Назавтра предстоял выезд в Джизак, однако утром выяснилось, что наш гастролер сбежал в Москву. Видимо, зализывать раны. Как потом рассказали люди, знающие некоторые его привычки, подобный трюк Ободзинский проделывал с завидной регулярностью.
Из коллектива большой звезды я перешел в скромный женский ВИА «Москвички», с которым и катался до конца августа. Осенью вернулся в институт, но шоу-бизнес — это билет в один конец. На третьем курсе удалось собрать толковую группу из студентов-автодорожников. Профком купил нам аппаратуру. На роль фронтмена я пригласил странного парня, с которым познакомился в актовом зале, куда забрел в обеденный перерыв почитать. Он сидел за роялем и пел Feelings на какой-то диковинной смеси английского, рыбьего и тутси. Когда я поинтересовался, что за текст поет, парень улыбнулся и смущенно ответил: «Какая разница, моя бздюдюлечка...»
Звали его Сергеем Пенкиным. Надо было или откусить ему тут же голову, или пригласить в группу. Но пел он здорово, поэтому через пару дней я притащил его на репетицию. Руководитель группы гитарист Игорь наскоро показал ему одну из песен, и они тут же начали пробовать сделать ее вместе. В какой-то момент Игорь попросил Пенкина придумать вокализ в третьей части, на что тот легкомысленно ответил: «Зачем, дристатулечка моя? На концерте в этом месте у меня будут такие маечки!» Руководитель фамильярности не стерпел и задумал изощренную вендетту. Дождавшись неестественно высокой ноты, сгоряча взятой Пенкиным, Игорь неожиданно перестал играть.