Я начинаю рисовать на грифельной доске какие-то векторы, графики — и слышу за спиной восхищенный шепот: «Гениально!» Продолжаю что-то чертить, а сам твержу про себя: «Запоминай, что рисуешь, запоминай...» На одно мгновение оборачиваюсь к аудитории, а когда снова смотрю на доску, она оказывается абсолютно чистой и из законченного мной секунду назад чертежа я не помню ничего!
Ощущение обиды и досады было таким острым, что я проснулся.
В тот же день рассказал про сон другу, и он отвел меня к лекарю-китайцу, который умел толковать ночные видения. Старик высыпал на стол горсть древних монет, что-то над ними пошептал, окурил сизым дымом из трубки, а потом говорит: «Этот сон — необычный. Твое астральное тело действительно побывало в гостях у существ с другой планеты.
И все, что они тебе напророчили, сбудется, если только ты не упустишь свой шанс».
В Америке, куда я поехал в составе группы «Парк Горького», этот сон вспоминался не раз. Написанная мной песня Bang уже через несколько недель занимала верхние строчки хит-парадов, с утра до ночи звучала по радио, группе вручали за нее всевозможные премии. Я думал: «Вот она, та самая идея, которая сделает меня богатым и знаменитым!»
Слава группе «Парк Горького» действительно досталась, а вот с богатством как-то не сложилось. Виной тому был непрофессионализм нашего американского менеджера. Несколько раз ко мне как к солисту подходили авторитетные люди, интересовались, устраивает ли он группу и не хотим ли мы его поменять.
Я честно отвечал: «Нет, не устраивает». Но когда передавал суть переговоров ребятам, они начинали махать руками: «Да ты что! Он же нас сюда привез! Как только мы от него откажемся — нас тут же выпрут из Америки!» Я злился, пытался доказать Леше Белову и Саше Маршалу, что нельзя держаться плебейской психологии: «Вы нас вывезли из совка, так мы за это на вас бесплатно готовы работать!» Говорил что-то о самоуважении. Но меня не слышали, не хотели слышать.
Было и еще несколько эпизодов, каждый из которых закладывал в стену непонимания, которая возникла между нами, очередной кирпич. Мы работали над первым альбомом, и одна из написанных мной песен — Lonely Girl — в его концепцию не укладывалась. Решили ее не использовать. Я вроде с этим смирился, но что-то внутри меня сопротивлялось: «Песня-то реально хорошая.
Почему ты за нее не боролся?»
А через пару недель к нам на репетицию пришел продюсер группы «Аэросмит». Отозвал меня в сторону: дескать, разговор есть. Оказалось, он дал послушать Lonely Girl своим музыкантам и те сказали, что готовы включить песню в очередной альбом. Я с этой радостной новостью — в родной коллектив:
— Ребята, «Аэросмит» хочет Lonely... себе взять. Давайте отдадим.
«Коллектив» отмахнулся:
— Пусть отдыхают!
Расстроился я тогда страшно, но, проглотив обиду, промолчал. Хотя чувствовал, что еще не раз об этом пожалею.
Я пожалел.
Еще как пожалел. Альбом группы «Аэросмит» под названием Pump, в который могла войти моя песня, разлетелся тиражом в одиннадцать миллионов экземпляров...
Атмосфера в «Парке» накалялась, я перестал спать. А для певца нервотрепка, бессонница — страшнее всего. Начались проблемы с голосом. Обследование показало, что на правой связке образовался узел. Нужна была срочная операция. Я решил делать ее в Москве. Благо, нам как раз предстояла командировка на родину для участия в гала-концерте «Музыканты против наркотиков» в «Лужниках». На следующий день после выступления я пришел к знаменитому хирургу-фониатру профессору Василенко, который удалил узел лазером и сказал, что если я хочу сохранить голос, то на три недели должен онеметь и оглохнуть.
Да-да, не только говорить запретил, но и слушать. Велел заткнуть уши берушами, потому что даже когда ты просто слышишь чью-то речь (не говоря уже о пении), у тебя происходит непроизвольное смыкание связок.
До начала турне по Америке оставалось достаточно времени, и мы на три недели вполне могли задержаться в Москве. Но парни о том, чтобы отложить отъезд, и слышать не хотели. Мои проблемы со здоровьем были только моими проблемами. Через несколько дней мы отбыли в Штаты, где тут же начались репетиции. И если на них я себя еще немного щадил, то на концертах выкладывался по полной. После второй песни горло будто наливалось свинцом, и чтобы извлечь нормальный звук, я безжалостно рвал связки.
