Все бы ничего, но на этих рандеву надо было пить. А на меня уже тогда водка действовала кошмарным образом. Даже после ста граммов я заболевал дня на три: лежал в лежку. Но куда деваться-то? Приходилось пить. Тогда даже поговорка у музыкантов и артистов в ходу была: «Пойду поработаю печенью».
Жизнь научила меня осторожности, поэтому пару раз я от пожертвований «в пользу искусства» отказывался. Ехал на встречу со спонсором, присматривался, и если интуиция подсказывала, что с этим человеком связываться не стоит, — не связывался. Благодарил за желание помочь, обещал, что воспользуюсь предложением в следующий раз... Впоследствии оказалось, что моя разборчивость не была излишней...
Денег я по банным посиделкам все-таки насобирал. Начал записывать альбом. Половину записал — деньги закончились. Хотел снова обратиться к браткам: «Не хватает!», а они сами — на пороге:
— У нас проблемы. Ты нам должен.
— Да у меня уже ничего нет. Я все потратил.
— Найди.
Пришлось продать гитару, с которой я даже во время голодухи не решился расстаться, куртку-талисман. Вырученные деньги принес покровителям. Те покривились: «Маловато!», но отпустили. А могло быть и по-другому. Некоторым ребятам приходилось и квартиры продавать, и семьи прятать. У музыкантов из группы «Русские», например, с их «меценатами» были очень серьезные проблемы.
Общение с братками дало мне кое-что и помимо денег.
Я научился с ходу выделять в «бригаде» главного, узнал, что, ненароком оказавшись в центре разборки, разговаривать нужно только с ним — других просто не замечать.
Через несколько лет мне эта наука пригодилась.
Я ездил с гастролями по Поволжью, когда позвонил один шапочный знакомый из Бугульмы: «Коля, у тебя там в графике денька свободного не найдется? Я бы у себя в городе концерт организовал».
Внутренний голос подсказывал: «Не связывайся ты с ним! Скользкий тип...», но мой тогдашний директор пустился в уговоры: «Нам же по пути, да и «окно» как раз есть».
И я скрепя сердце согласился.
Приезжаем в Бугульму за пару часов до концерта и выясняем: билетов инициатор-меломан не продавал, а просто собрал с желающих послушать Колю Носкова деньги. У меня сразу подозрение: «А не задумал ли этот гражданин хороший большую аферу?» Спрашиваю у директора:
— Он тебе гонорар отдал?
— Нет. Сказал, после концерта.
— Пойди к нему и объясни: сейчас не рассчитается — на сцену не выйду.
Кто-то, прочитав эти строчки, наверное, подумает: «Вот ведь Носков какой меркантильный! Без рубля и рот не откроет!» Уверяю вас: это не так. Я никогда не отказываюсь от участия в благотворительных концертах, акциях, за которые не платят ни копейки.
Но ненавижу, когда меня держат за болвана и пытаются обмануть.
Гонорар «гражданин хороший» не отдал, и я уехал в гостиницу. Сижу в номере — стук в дверь. Двое местных музыкантов пришли пригласить отужинать с ними в ресторане.
Думаю: «Не надо принимать это приглашение». Но только начинаю отказываться — на лицах музыкантов появляется обида. Приходится ехать.
Сидим в ресторане, разговариваем. И вдруг я — как тогда, в мурманской тайге — чувствую спиной опасность. Оборачиваюсь. За большим столом — компания человек в пятнадцать-двадцать. Мигом определяю: урки. Смотрят на меня. Один поднимается и идет к нашему столику: — Как же это понимать?
Народу объявили, что у Николая Носкова прямо перед концертом температура подскочила, артист головы от подушки поднять не может, а он в это время в ресторане с большим аппетитом кушает.
— Я здоров, но даром не работаю. Ваш земляк, который организовал концерт, не отдал гонорар. Не верите, у него самого спросите.
— Спросили бы, да у него, видишь ли, сердечный приступ внезапно приключился. Прямо как у тебя грипп. В больницу его увезли.
Повернулся — и к своим. Я говорю директору и ребятам-бугульминцам: «Надо уходить. Они наверняка решили, что я с этим деятелем в паре работаю...» Спускаемся с ресторанного крыльца, а вслед за нами — вся гоп-компания.
Мой директор и пригласившие в ресторан музыканты — быстренько в сторонку. А меня окружили плотным кольцом. Двое, что встали напротив, молчат. Только глазами сверлят. Они явно главные. С ними и надо разговаривать. А за спиной «рядовые» беснуются. Кто-то шипит в ухо: «Да я тебя сейчас, шакала паршивого, на ленточки порежу». Тычок под ребра с одной стороны, потом — с другой. Я слышал, как такие ребята с ножичками управляются. Заведут в тебя лезвие под самую рукоятку, а ты почти ничего не почувствуешь. В первую минуту. А во вторую уже будешь лежать на земле и смотреть в небо угасающим взором.
Стоит мне сейчас сорваться или страх показать, сразу прозвучит команда «ату!». Но я знаю: мое время еще не пришло, а потому спокоен. Говорю тихо, размеренно.
